Вокруг царили разлад и беспорядок. На обочинах громоздились кучи грязи, поросшие травой и кустарником. Фургон, весь груз которого рассыпался по земле, валялся там, где опрокинулся. Наконец я добрел до того места, где дорога казалась лишь свежим шрамом на теле земли, серебристые пни срубленных деревьев показывали, в каком направлении она двинется дальше. На некоторых уже начал расти мох. Деревья срубили по меньшей мере год назад, а скорее, три. Невероятно. Строительство дороги обычно происходит гораздо быстрее.

Охранник в форме присматривал за группой заключенных, безуспешно корчующих пни. Он помахал мне рукой. Подъехав, я увидел у него на рукаве капральские нашивки.

— Эй! Стой! Куда это ты направляешься? — окрикнул он меня.

Я остановил Утеса.

— К концу дороги.

— Концу?

Он расхохотался, и заключенные присоединились к нему. У него ушло несколько минут на то, чтобы совладать с собственным весельем.

— С этим есть какие-то затруднения? — спросил я.

Я сжался, сообразив, что обращаюсь к нему как сын аристократа к обычному рабочему. Мне следует избавиться от этой привычки. Теперь, когда я стал простым солдатом, вряд ли кто-нибудь потерпит с моей стороны такое обращение. Однако капрал, похоже, ничего не заметил.

— Затруднения? О, никаких. Езжай себе дальше. Обычно мы посылаем туда только новобранцев, но, я считаю, всякий, кто попадает в Геттис, должен доехать до конца дороги. Там сразу станет ясно, что здесь к чему.

Он широко ухмыльнулся, оглянувшись на рабочих, и те закивали и заухмылялись в ответ — по всей видимости, потешаясь над моей полнотой. Я послал Утеса вперед, и мы проехали мимо них. Дальше все работы, казалось, встали полностью.

Дорога заканчивалась, упираясь в три поваленных дерева. Я никогда прежде не видел таких огромных стволов. Должно быть, их срубили несколько лет назад. Мертвые голые ветви и стволы посерели. Их гигантские тела и после смерти препятствовали продвижению дороги. А за ними высились, казалось, еще более мощные деревья. Стоит ли удивляться, что лесорубы отступились? Никому не под силу проложить дорогу между таких деревьев. Это безумие. Неужели это и есть великая мечта короля? Во мне рос гнев, смешавшийся с неожиданным презрением к самому себе. Мне вдруг показалось, что все, чему меня учили, вся моя гордость сына-солдата стали частью этой рухнувшей мечты. Глупо. Я глуп, король глуп, а тракт — просто чудовищная глупость.

Я сидел на широкой спине Утеса. Мужество оставило меня вместе с иллюзиями. Я молча смотрел на древний лес. Потом я спешился и пошел вперед — заглянуть дальше, за павших гигантов. Земля здесь была неровной, а колючий подлесок разросся, стоило солнцу его коснуться. Кусты стояли так плотно и ровно, что едва ли не казались нарочно посаженной кем-то живой изгородью, препятствующей вторжению. У здешней ежевики были колючие остроконечные листья и шипы по всей длине ее гибких веток. Я без особого энтузиазма попробовал продраться сквозь заросли, но вскоре запутался, словно насекомое в паутине. Выбраться оттуда стоило мне нескольких прорех в брюках и длинных кровоточащих царапин на руках. Ко всему прочему, я потревожил стаю мелких мошек, роем закружившихся вокруг. Отчаянно отмахиваясь от них, я отступил к дороге.