Иногда я даже спрашивал себя, а действительно ли я этого хочу. Пока дни медленно удлинялись, а весна понемногу растапливала снег, у меня было достаточно времени, чтобы обдумать предупреждения Хитча. Теперь я видел, чем чревато использование данной мне магии. Я хотел добра для Эмзил, а в итоге, возможно, подверг ее опасности. И не обманул ли я владельца Утеса. Однако были и случаи, когда магия не причиняла видимого вреда. Быть может, Хитч ошибался и дело не в опасном поиске равновесия между моей волей и волей магии, а в древней истине, гласящей, что чем больше у тебя могущества, тем осторожнее им следует пользоваться. Если я оказался в ловушке жирного тела и магия владеет мной, не должен ли я научиться применять ее во благо других людей? Такие мысли часто посещали меня по вечерам, когда я лежал в своей одинокой постели. Должен признать, что пару раз я попытался призвать магию и применить ее в простых и безвредных повседневных делах. Могу ли я разжечь с ее помощью огонь? Заморозить воду, превратить камень в хлеб, как волшебники в старых варнийских сказках? Я пытался, но у меня ничего не получилось. Потом я смеялся над своими глупыми фантазиями. Но позднее, уже засыпая, спрашивал себя: неужели такая магия так уж отличается от волшебного роста овощей или пробуждения в шлюхе истинной страсти?

Наконец я пришел к выводу, что призыв магии требует не усилия воли или ума, а чувства. Я не способен пробудить в себе эмоции, просто размышляя о них, — так, человек не может искренне рассмеяться, когда его ничего не веселит. Понимание того, что магия просыпается в моей крови, лишь когда ее призывают сильные чувства, стало для меня суровым предупреждением — навряд ли я когда-нибудь смогу осмысленно ею управлять. И я мудро решил отступиться.

В течение дня я старался занять себя, чем мог. Мне так отчаянно не хватало книг, что часто я перечитывал собственный дневник, добавляя на полях заметки, с более поздней и мудрой точки зрения. Я потерял где-то ремешок из сбруи Утеса, и мне пришлось почти целый день провести в городе, добывая ему замену. Я встретил Спинка, но мы сделали вид, что незнакомы друг с другом. Я вернулся домой раздраженным и подавленным.

Я нарубил и сложил поленницей дрова, которые привез из леса. Когда то бревно закончилось, я заставил себя снова взять Утеса и отправиться туда. Я выбрал день, когда лес грозил лишь усталостью, и продвигался вперед, борясь с сокрушительной тоской. Мне удалось привезти другой кусок того же ствола и пришлось приложить всю свою волю, чтобы не прилечь отдохнуть прямо на снег. Уже после того, как я добрался до дома, изнеможение возобладало, и меня тут же сморил долгий дневной сон.