– Хорошо, Флан, что вы с лейтенантом убрали яды в крепость и под замок.

Управляющий хмыкнул.

– Там не все были яды, если судить по тем бумагам, которые я вчера успел перелистать. Гионварк в них не заглядывал, он вообще до чтения не охотник, но если б глянул, то наложил бы на них лапу. Скажу я тебе – не всю жизнь я сидел в этом богом забытом Галвине, живал и в больших городах и молодость свою провел отнюдь не монахом. Думал, что знаю много. Но когда почитал наставления, которым следовала эта благородная дама, особенно те, что с картинками, – почувствовал себя школьником в публичном доме. А чтоб такое сдюжить, одного здоровья не хватит. Нужны снадобья укрепляющие, тем более что дамы в этом обществе отнюдь не все молоды и хороши. Что-нибудь наподобие «южной дури», от которой любая карга юной красоткой покажется.

– Но за это не судят. Особенно в Карнионе.

– Да, за это не судят. Потому остается уповать, что яды там все же есть. Иначе с чего этому пуговичнику себя убивать?

Вот он-то дурманящим веществом баловался точно, подумал Мерсер, вспоминая лицо и повадки самоубийцы, но сказать не успел: подошли господа офицеры. Гионварк, несомненно, только что выслушал повествование о вчерашних неурядицах и в задумчивости озирал стены монастыря – изыскивал способы сломить местных строптивиц. Бергамин тем временем вполголоса сказал Мерсеру:

– Магдалина пишет, что наша… знакомая… остановилась в «Рыцарском шлеме», и просит известить вас об этом.

Он был в некоторой растерянности. Хотя вчера капитан не удивился знакомству Мерсера и Марии Омаль, ему было неловко упоминать о том, что связывает куртизанку с его беспорочной сестрой.

…Гионварк, ничего не удумав, сердито бросил:

– Они что, в этом курятнике повымерли, что ли?

– Не иначе, – любезно согласился Гарб. – От одних песиков столько шуму было, что всякий, кроме покойника, всполошился бы.

Словно в ответ на его утверждение пространство огласилось нестройным пением. Было оно явно церковным, лилось откуда-то сверху и при возвышенном настрое могло бы показаться небесным знамением. Но возвышенных душ близ монастыря в этот час не случилось, да и пели слишком слабыми и нестройными голосами, так что и слов нельзя было разобрать.

Насельницы монастыря поднялись на стену, устроив нечто вроде крестного хода. Две согбенные как годами, так и ношей монахини тащили деревянную скульптуру, вызолоченную и ярко раскрашенную, надо полагать – святой Евгении. Мерсер не знал жития этой святой и присвоенных ей атрибутов. Леденящий ветер трепал грубые просторные одежды монахинь, отметал покрывала с седых голов. Следом тяжело ступала приоресса, а за ней семенил исповедник с кропильницей на изготовку, дабы изгнать осадивших обитель злых духов. За ними, выпевая антифон, двигались прочие.