Он сцапал меня за запястье.

– По-моему, да. Он принадлежал бабушке Сари, Хонь Тэй. Ты ее не знал. Она была женой старого Глашатая.

– Ты носил его все эти годы, а я и не замечал?

– Я никогда не носил его, пока Сари… До той ночи. Хотя Сари иногда надевала его, когда хотела быть понарядней.

– А, да. Припоминаю…

Он сдвинул брови, словно пытаясь вспомнить что-то, затем, пожав плечами, отошел в угол и забормотал над пряжей. Вернувшись, он сказал:

– Ну вот. Теперь любые конфузии минуешь. Кроме собственных.

– Что?

– У тебя припадки в последнее время были?

– Нет. То есть, насколько мне помнится.

Оговорку я сделал специально, так как раньше, видимо, тоже переносил подобные припадки, только не знал о них.

– Новых мыслей насчет того, что их вызывает, нет? Или, скажем, на кого ты натыкался всякий раз, возвращаясь в Деджагор?

– Я хотел убежать от боли, причиненной потерей Сари.

Взгляд Одноглазого сделался испытующим – как всякий раз, когда он помогал выуживать меня из прошлого. Пожалуй, в такой вариант он не верил.

– А что, это вдруг снова стало важным?

– Оно было важным всегда, Мурген. Просто не было времени выяснять…

Может, теперь время появилось?

– Мы, – пояснил он, – просто хотим привести тебя в порядок, чтобы ты сам мог позаботиться о себе и в бою не сплоховал.

Одноглазый – и вдруг серьезен? Жутковато от этого делается…

Костоправ, утратив к нам интерес, вернулся было к своим картам и цифрам, но вдруг поднял голову и еще раз напомнил: