Тохта презрительно фыркнул.

— Как тетива натягивается?

— Там крючок есть, — бросил кобольд.

Гингема перевернула еще одну страницу письма.

— Что ж, надеюсь, на поприще охотников за привидениями нас ждет успех!

Щелкнула тетива, арбалетный болт свистнул, и белый фарфоровый светильник на стене разлетелся вдребезги.

В комнате мигом воцарилась мертвая тишина. Дарин с арбалетом в руке, Тохта с разинутой от изумления пастью, Гингема, прерванная на полуслове — все словно окаменели.

Первой пришла в себя Гингема. Сдвинув брови, она бросила сердитый взгляд на разбитую лампу, на арбалетный болт, застрявший в стене, и повернулась к Дарину. Ее грозный вид не предвещал ничего хорошего.

— Алла Всеволодовна, я нечаянно… — промямлил Дарин. — Тут спусковой крючок такой… э…

Гингема выразительно промолчала.

— Я как-то не подумал…

— Вот именно, — сдержанно проговорила, наконец, она. — А не мешало бы думать иной раз. Ладно, — сменила Гингема гнев на милость. — Гм… не будем считать это дурным знаком! Тохта, забери у него арбалет и больше не давай. Под твою ответственность, понял? А любители портить чужие стены пусть топают на кухню, несут веник и совок и занимаются уборкой.

Кобольд, не скрывая радости, забрал у Дарина арбалет. После того, как осколки стекла и куски штукатурки были убраны, Гингема принялась читать письмо дальше.

— Так, ну, что он еще прислал? Ну-с, посмотрим, что у нас здесь, — она кивнула на продолговатый предмет, завернутый в мешковину и обмотанный клейкой лентой. — Вероятно, тоже арбалет или другая средневековая диковинка.

— Я знаю, я знаю! — заторопился Тохта. — Это, наверное, лук и стрелы!

— Если там лук и стрелы, то я — пас, — мрачно сказал Дарин, вернувшись из кухни. — Лучник из меня, прямо скажем, никакой.

— А вот мои предки — отважные воины…

— Да, да, это очень интересно, — кивнула Гингема. — Но, может быть, чем гадать, мы просто возьмем и посмотрим, что это?

— Лук, говорю вам! И стрелы!

Дарин отодрал ленту и осторожно развернул грубую ткань. Разговоры мгновенно стихли, два человека и кобольд уставились на предмет круглыми от изумления глазами.