– Молчи, – сказал чужак. – И слушай меня. Ты хочешь вернуть своего мужчину?

Голос у него был сиплый, с присвистом, со странными звуками меж слов – человеку такого никогда не выговорить. Речь твари, прикидывающейся человеком… не очень умело.

Но это уже не имело никакого значения, как и могильный холод, которым веяло от прижимавшегося к ней тела – важно было, что он сказал. Ноги Хельги подкосились, она рухнула обратно на скамью, вскинув лицо с широко раскрытыми глазами.

– Что? – прохрипела она.

– Ты хочешь вернуть своего мужчину?

– Да… Да! – силы вернулись в пересохшее горло, и она уже могла кричать, и кричала: – Да! Да, хочу!

– Он вернётся к тебе, – сказал чужак, глядя на неё глазами, в которых плавали пятна жжёной смолы. – Если ты убьёшь того, кого ненавидишь больше всех на свете.

Хельга на миг онемела. Потом слабо мотнула головой, почти уверенная, что ослышалась.

– Ч-что… что вы сказали?..

– Он вернётся к тебе. Если ты убьёшь того, кого ненавидишь больше всех на свете.

Слово в слово повторил. Будто наизусть. Или будто знает совсем немного фраз на её языке – только эти.

– Кого… ненавижу… кого ненавижу? – растерянно повторила Хельга. – И… только?

– Да.

Она прерывисто вздохнула, вздёрнула подбородок.

– Что вам с того?

Он просто смотрел на неё, не собираясь ничего объяснять. Хельга какое-то время глядела ему в глаза, потом потупилась. Никогда она не слыхала, чтобы чужаки приходили к соломенным вдовам и заключали с ними сделки… да ещё такие… странные…

– У тебя есть время до ночи, – сказал чужак и вдруг, рывком наклонившись, зажал ей рот с такой силой, что Хельге показалось, будто у неё вот-вот хрустнет челюсть.

Она хотела зажмуриться, но вместо этого лишь распахнула глаза шире, не в силах вынырнуть из мутного белого лица, такого обманчиво человеческого.

– И молчи, – проговорил он.