Он приветствовал её, назвав по имени, и добавил:

— Мадемуазель Джулианна, Господь был милостив и мы встретились даже на час раньше, чем я надеялся. — Его голос не походил на голоса его родственников, он был моложе и чище, чем у кузена, и не так груб, как дядин.

Джулианна подняла голову и увидела его лицо — оно тоже не походило на лица первых двоих гостей. Молодой человек был выше дяди, но на дюйм-два уступал двоюродному брату. Последние лучи солнца проникли сквозь открытую дверь и позолотили светлые волосы и короткую мягкую бородку. Из рассказов отца Джулианна знала, что её жениху двадцать лет, что он поздний сын родителей, дарованный Господом после бесчисленных дочерей. Улыбался он по-мальчишески застенчиво.

На краткий миг они застыли, глядя друг на друга. Джулианна тысячи раз представляла себе эту встречу, но даже подумать не могла, что её охватит такой трепет, что ей захочется разрыдаться от почти физического потрясения — и всё это произошло, и на глазах у девушки выступили слёзы. Ей хотелось упасть на колени и возблагодарить Господа и отца за их заботу о себе, за такой неожиданный дар.

Она задыхалась под вуалью, надеясь только, что молодой человек вспомнит о манерах, однако у того не нашлось времени — его дядя, старший барон Имбер, нетерпеливо пошевелился и хрипло заявил:

— Да это просто смешно! Что нам, обмениваться любезностями в хижине? В хлеву?

Он попытался выдворить всех из комнаты плавным движением руки, словно разгоняя гусей или слуг, но жест получился очень нелепый. Элизанда внезапно вцепилась в руку Джулианны, словно говоря выражением лица и пожатием пальцев: «Это не смешно. Я знаю, что это значит для тебя, я не собираюсь смеяться, но…»

Но Элизанда ничего не поняла, она, кажется, даже не заметила восторга, вспыхнувшего в Джулианне, как пожар вспыхивает в горах — неожиданно и неотвратимо. Пламя все ещё пылало в душе дочери тени, бесшумно, но жарко, а её смущение, как казалось ей самой, вот-вот поднимется в небо белым дымом. Да, это было смешно, вся сцена казалась ужасно нелепой, и поэтому Элизанда заподозрила, что Джулианна, подобно ей самой, едва справляется со смехом — но была не права. Джулианна с трудом справлялась с желанием, с жаждой, со страстной тягой снова и снова смотреть на него — но каждый взгляд кружил ей голову, и она не смела.

Дядя подсказал ей оправдание, дал повод не поддаваться настойчивому вопросу: «Смотрит ли он на меня? Или не смотрит? Он — он так же силён, как я, или, быть может, его можно победить?» Вероятно, старый барон был сердит с самого момента выезда из Элесси, когда узнал, что придётся собираться в дорогу за тем, что должно было быть доставлено прямо на дом. Разумеется, настроение его ничуть не улучшилось к данному моменту, и весь гнев был направлен на человека в рясе магистра, стоявшего за порогом.