— Объясни попроще, девочка, — попросил барон-дядя.

— Проще мне уже не объяснить, господин барон. Король открыл для отца неведомый путь, и мой отец пошёл по нему. Больше мне ничего неизвестно.

Нет, на самом деле она знала ещё кое-что — когда младший барон, её наречённый, впервые коснулся её, положив руку ей на плечо, не то в обещании, не то в каком-то знаке, Джулианна поняла, что теперь ей будет гораздо труднее убежать. И всё же бежать придётся.

16. ЧЕСТНО ГОВОРЯ

16. ЧЕСТНО ГОВОРЯ

Маррону не раз приходилось слышать, что главная сила Ордена — в дисциплине. В позапрошлую ночь он видел подтверждение этим словам — когда шарайцы напали на замок, атака была отбита не столько благодаря поднятой тревоге, сколько благодаря дисциплине в бою. Если бы на зов Маррона выскочило даже вчетверо больше бойцов, но без вколоченного в них послушания, исход мог бы быть совсем другим.

Однако в этой же дисциплине таилась и опасность для самого Ордена! Маррон понял это вечером, когда заметил, как легко двоим чужакам спрятаться среди монахов. Достаточно надеть на них рясы — и никто не станет заглядывать под капюшон. Незнакомое лицо не вызовет подозрений или вопросов, если несколько отрядов братьев путешествуют вместе: незнакомец скорее всего просто принадлежит к другому отряду. Если надвинуть капюшон поглубже на лицо, тебя сочтут человеком скромным либо решат, что ты молишься, и станут уступать тебе дорогу.

Любой из монахов мог целый день ехать рядом с Раделем — и так и не задал бы ни единого вопроса. Впрочем, менестрель довольно часто менял место, ехал то тут, то там и даже довольно много времени провёл возле повозок, поэтому рядом с ним долго не задерживались. Да если бы он даже сел на сундук дамы и ехал так всю дорогу, никто не сказал бы ему ни слова!

А если один, нет, два человека — два сурайонца, из которых один был узником, а лицо второго успело примелькаться всем в замке в несколько иной роли, — так вот, если два человека могли сидеть отдельно от всех, не возбуждая никаких подозрений, значит, то же самое могли проделать две дюжины и даже больше. Будь Маррон шарайцем, он приказал бы женщинам наткать чёрного полотна и сшить сотню чёрных ряс…

Но он не был ни шарайцем, ни монахом. Всего-навсего оруженосец, предавший своего господина и своего Господа, хранящий страшную тайну и тем нарушающий все свои обеты. Он пытался не смотреть на костёр Раделя, следя за лошадью и трапезой сьера Антона и выполняя его многочисленные поручения, и старался даже не думать о том, что было ему известно. Впрочем, последнее ему не удавалось.