И он ковылял дальше, в самое сердце вражеских укреплений, и угрюмо думал: «Чем дальше, тем лучше».

Цитадель походила на драгоценный камень, призму, многогранную кристаллическую структуру, что дробила тьму на тысячи сверкающих осколков, превращая небо и землю в кошмар обезумевшего художника, мешанину изломанных прямых и скрученных кривых линий. Холодно-голубое сияние Домины отражалось в зеркальных изломах, в кажущемся беспорядке которых Дэмьен никак не мог выделить отдельную деталь — стену, пол, дверь. Пока они шли, он все пытался определить, из чего сделан пол под ногами, — лестницы и уклоны чувствовались на ощупь, но оставались невидимыми в хаосе сверкающих линий.

«Отражение ее безумия». Зрелище ужаснуло его… но и восхитило. Как же это выглядит в солнечном свете? Или в свете Сердца? Как бриллиант. Безумно прекрасный. Хозяйка Лема явно не была ночным созданием, в отличие от своих слуг.

И вот она сошла по мерцающим ступеням. Он не мог различить в лунном сиянии, где они начинаются и кончаются, но по мерному переливу длинного платья определил их размер и форму. Шелк скользил по стеклу радужным водопадом. Загипнотизированный, он следил, как край нежного одеяния приближается к его ногам, пока не понял, что Держательница душ стоит рядом.

Когтистые лапы швырнули его на колени; он упал, не сопротивляясь, ударился об пол. И внимательно посмотрел на женщину.

Она явно не была молодой, хотя мастерски использовала Фэа, скрывая признаки старости. Когда-то она была прекрасна, но навязчивая страсть иссушила ее лицо, как неизлечимая наркомания, лишив всякой природной нежности. Глубоко ввалившиеся глаза обведены были красной чертой там, где выступающая кость натягивала пергаментную кожу, сухую, давно потерявшую эластичность. Когда-то пухлые, чувственные губы стянулись, покрылись паутиной мелких морщин. Только глаза блестели жизнью, но в них горел такой голод, такая дикая, оголтелая жажда, что Дэмьен, хоть и предвидел это, вздрогнул, встретив ее взгляд.

— Так вот ты какой, — резко бросила она. Глаза ее вспыхнули при виде его стражей; ему показалось, что они как-то съежились. — Что я приказывала?

— Отнять у него память, госпожа.

Она ухватила Дэмьена за подбородок и вздернула его голову вверх. Внимательно всмотрелась в глаза и дальше, в мозг.

— Вы меня не послушались, — сказала она мягко. — Тому есть причины?

— Мы не смогли, — ответил один из поимщиков, и другой подтвердил:

— Там барьер…

— Ага.

Глаза вонзились в него, прожигая его мозг; жало отдернулось, и это вновь были просто глаза.

— Щит. Очень хорошо. Задумано неплохо, и неплохо выполнено. — Хозяйка отпустила его голову. — Но не слишком. — Она чуть отступила. — Поднимите его.