Капитан никак не пытался опровергнуть эти слухи, и мы, поразмыслив, решили набраться терпения. До Петербурга таким ходом оставалось не больше недели пути.

Терпение кончилось, когда мы миновали маяк Стирсудден. К этому моменту мысли о противоположном поле настолько захватили всю команду, что места для сомнений, версий и пари не осталось. Джонсон сохранял спокойствие – он-то встречался с женой совсем недавно, а вот мы с Сандрой думали, кажется, об одном и том же. Сандра частенько устремляла на виднеющийся на горизонте низкий берег расслабленный невидящий взор, а я думал о пушистых волосах и карих еврейских глазах Марысички и о том, что, по косноязычию своему, так и не смог ничего ей сказать.

Я решил отвлечься, а заодно – выполнить задание капитана и отправился к библиотекарю, чтобы тот подобрал мне какую-нибудь хорошую книжку на русском языке.

– Что же вы не задаете мне вопросов, Йозеф, – ласково сказал библиотекарь. – Я уже так к ним привык.

– Не знаю, о чем спрашивать, – признался я.

– Что ж, похоже, я все-таки смогу вам помочь.

Библиотекарь удалился куда-то в недра своих сот, пошуршал там и вынес мне не слишком толстую книжку в бумажном переплете.

– Это Галкина. «Архипелаг Святого Петра». Во-первых, у нее хороший и достаточно современный язык; во-вторых, книга о той стороне города, с которой нам придется столкнуться; в-третьих, может быть, она поможет вам найти ответ на вопрос, который вас так волнует. – Библиотекарь улыбнулся.

– Какой вопрос? Кто эта таинственная леди?

– Вот именно, – удовлетворенно кивнул библиотекарь.

Оставшиеся дни я целиком, кроме вахт, посвятил чтению. Сначала я с трудом продирался сквозь порядком позабытую кириллицу, но вскоре втянулся и понял почти всё. Благо книга полностью укладывалась в так захватившую нас романтическую тему. Да и язык как-то подозрительно быстро перестал быть для меня преградой. И вообще языки на этом корабле внезапно начали мне даваться непривычно легко: латынь свою я уже выучил так, что, пожалуй, мог бы и говорить, да и в обыденной болтовне забывал частенько, что говорю на чужом, неродном английском. А только ли на английском? Во всяком случае, я уже начал понимать стихи, которые бормотал по-арабски Ахмед, удерживая корабль на струне натянутой волны.

К моменту, как мы пришвартовались в городе-корабле Кронштадте, полный призраков Петербург стал мне уже братом родным. И тут книжка вдруг кончилась, и как раз началась моя вахта. Я бы предпочел где-нибудь уединиться, покурить, подумать, но пришлось спешно брасопить реи, настраивать парусину, чтобы войти в узкий Петровский фарватер, и снова настраиваться на фордевинд для Корабельного.