С все еще болящей рукой, прижатой ко рту, Матра утвердительно кивнула, широко открыв глаза, и это была ложь — она очень редко врала, но эту, подумала она, Отец наверняка простил бы ей. Павек точно простил бы, и Руари, и Звайн. Она почти слышала, как все трое хором говорят ей не дать Какзиму узнать, что она почувствовала искорку в себе, когда этот противный халфлинг ударил ее палкой по руке.

Или Какзим сам сказал ей кое-что, что она не знала раньше: темнота должна погасить ее защиту, но нужно совсем немного света, и она заработает опять. Ежедневной прогулки между кварталом темпларов и эльфийским рынком было вполне достаточно, и она никогда даже не подозревала, что свет так же важен, как и киноварь, но маленькие черви, которых она не должна была трогать, оказались настолько яркими, что их света хватило, и теперь она готова.

Халфлинги запечатывали свою тюрьму, оставляя внутри одного Орекэла, и это привело Звайна в бешенство. Он пытался драться, кричал, что его и дварфа нельзя разделить, и его опять как следует избили. Было всего два человека, которых Матра хорошо знала, Звайн и Павек, и каждый из этих двоих был готов рискнуть собой ради других, независимо от последствий. Это было очень смело, решила она, но и очень глупо. Чтобы они не собирались с ними сделать — а сейчас халфлинги опять заставили их идти вперед — но дварфу было лучше там, где он был.

Что касается Руари — Матра надеялась, пока халфлинги гнали ее через еще один тесный проход — что Руари вместе с Отцом и Павеком был в таком месте, в которое люди идут после того, как они умирают.

Но Руари был еще жив.

Их пригнали в еще одну тюрьму, очень похожую на ту, в которой они были сами, но без потолка, открытую небу и послеполуденному свету, и первое, что они увидели там, было длинное худое тело Руари, висящее на веревке, которая связывала его запястья. Вторым было слабое шевеление его ребер.

Тем не менее, жить — не обязательно лучше. Руари висел на веревке, привязанной к покрытому корой шесту — отломанный от дерева сук — лежащему поверх ямы и установленному так, чтобы сделать пытку как можно более жестокой. Ноги Руари едва касались пня под ним. Он мог шевелиться и удерживаться на пне, но не мог ослабить напряжение на спину и руки.

Матра позвала его по имени, но голова, упавшая на грудь, даже не пошевелилась. Звайн не стал звать его, он храбро отбросил от себя охранников и бросился под ноги Руари. Он либо не помнил, либо не придал значения тому, что его собственные руки связаны, и малейшее шевеление нарушило хрупкое равновесие Руари на пне и сбило его оттуда.