Он быстро пошёл прочь, пытаясь найти место, где его не примут за постороннего. На Регане не было эллонской формы, и он чувствовал ужас от этого. Флейта и бубен делали его ещё более подозрительным.

Может, то, что он был подозрителен, совсем не плохо? Эта мысль пришла к нему, когда он пробирался между двух палаток, стараясь не задеть шнуры. Если он будет совсем уж подозрительным, эллоны могут и не обратить на него внимания… Ведь не может же злоумышленник быть таким глупым?

Реган уселся в центре прохода между двумя палатками. Он положил флейту на землю и взял в левую руку бубен. Затем он разработал пальцы и легонько ударил ими по тугой коже инструмента. Она загудела в ответ, как бы приглашая его сыграть что-нибудь на своей гладкой поверхности.

Затем мышцы его рук как бы перехватили инициативу у сознания. Руки пустились в пляс, и бубен замелькал в воздухе, потеряв очертания материального объекта. Реган был удивлён тем звукам, которые издавал его бубен. Они определённо были чужими. Он никогда раньше не играл подобного ритма. Он как бы растворился в этом ритме и перестал обращать внимание на то, что происходило вокруг.

Элисс в своей камере и в сознании Регана счастливо улыбалась. Огромный лысый толстяк, который пытал её, был удивлён. Так не должно было быть, озадаченно думал он: маленькая женщина должна кричать от боли. Он схватился клещами за один из её ногтей и изо всей силы потянул на себя, но проклятый ноготь не отрывался.

Ритм бубна распространился по всему лагерю, как круги от брошенного в стоячую воду камня. Звук был негромким, но слышался абсолютно везде.

Этот ритм содержал в себе что-то неправильное. Он действовал на умы тех солдат таким образом, что им хотелось во что бы то ни стало восстановить правильный ритм. Этот удар немного запоздал, или наоборот — прозвучал слишком рано; и звук этого удара немного не тот, но я не знаю, почему не тот.

Кое-кто принялся стучать пальцами по лежащим поблизости предметам, пытаясь привнести порядок в доносящиеся до них звуки, но достигали они при этом лишь ещё большей сумятицы в своих головах.

Невозможно было думать о чём-либо ещё.

Вся работа остановилась.

Один из солдат опрокинул жаровню, и она упала, рассыпая тлеющие угли по полу палатки. Палатка вспыхнула как свечка. Офицеры, которые лежали в этой палатке, были слишком заняты звуками бубна, чтобы спасать себя. Солдат, опрокинувший жаровню, не обращая внимания на то, что сделал, пошёл прочь, уставившись в некую произвольную точку пространства.