Монах провел ладонью по земле, собрал пригоршню камешков и прикрыл глаза, чтобы неверное свечение гнилушек не морочило, не обманывало…

Слева.

Камешек прошуршал в кустах – и немедленно раздался обиженный скулеж, сопровождавшийся звуками бегства.

Когда ладонь монаха опустела, лисы тявкали и скулили довольно-таки далеко.

Грустная богиня Чанъэ преисполнилась любопытства, и насмерть перепуганный месяц решился высунуть один рог.

У ног монаха, весь обсыпанный лунной пылью, лежал человек без возраста.

В его распахнутых глазах отражался Хладный Дворец.

Высокие скулы, набрякшие веки, ямочка на подбородке… седые то ли от месяца, то ли от жизни волосы, возникающие и тут же пропадающие морщины, запавшие щеки… Тело вздрагивает, временами выгибается дугой, опадает, пальцы скребут мох…

– Ко… – шевельнулся рот человека без возраста, словно темница, в глубине которой мучительно ворочается распухший язык-узник. – Котомку…

Было видно, каких усилий ему это стоило.

Монах кивнул и начал озираться по сторонам. Месяц услужливо подсветил, и котомка вскоре нашлась – совсем неподалеку. Доставая из нее мешочек с иглами и крохотные коробочки с пилюлями и мазями, монах на миг остановился, угловатое лицо его, словно вырубленное из цельного куска дерева, дрогнуло, исказилось… и стало прежним. Вернувшись к человеку без возраста, монах присел рядом на корточки и стал ждать.

Потом повертел в руках коробочку, извлек одну пилюлю; подумал, извлек вторую и третью.

Еще подумал.

Лизнул, покрутил в пальцах… едва заметно поджал губы.

И затолкнул пилюли, одну за другой, в рот человеку без возраста.

– Иглы! – неожиданно громко выкрикнул человек, дергаясь как припадочный. – И… глы!..

Достав из мешочка иглы – не обычные, длинные, а коротенькие, чуть меньше палочек для еды, с колечками на тупом конце, монах внимательно поглядел на человека без возраста.

Попробовал притронуться иглой к сгибу локтя.

Остановился.

Рука человека без возраста скребла по земле, обдирая ногти, – словно чего-то требовала.