Похожую на рыбий хвост железную шапку даос будет держать в руках, и свет луны отразится в обширной лысине пришельца.

Один из монахов, престарелый праведник, приближающийся к вековому рубежу, сядет на принесенную с собой крохотную скамеечку, да так и просидит все время, пока двое его собратьев примутся готовить тризну, возжигая свечи и развешивая на подставках ритуальные гонги и колокольчики. Угольно-черные глаза старца, подобные двум озерцам среди россыпи скал, будут неотрывно следить за спутниками, и при первом звяканье колокольчика в них промелькнет странный янтарный отблеск – непрошеная слеза? Лунный блик? Кто знает?!

Только дернется невольно правая рука, обнажившись, и оскалится вытатуированный на ней тигр.

Наконец все закончится, даос взмахнет рукавом перед тем, как пригласить всех войти обратно в стену, и никто в спящем городе так и не узнает, что нынешней ночью в Нинго побывал сам патриарх Шаолиня Чэнь Цигуань, которого оба сопровождавших монаха – клейменый старец и его почти что ровесник, чье лицо было совершенно невозможно запомнить, – называли почему-то Маленьким Архатом.

– На седьмую седьмицу я навещу его, – непонятно скажет даос, до половины погрузившись в белый кирпич. – Что-нибудь передать?

– А почему не раньше? – спросит Маленький Архат. – Почему не завтра?

– Ты прямо как Янь-ван! – возмутится даос. – Этому тоже неймется – почему не завтра, почему не послезавтра… Я, между прочим, и Князю Темного Приказа заявил, и тебе повторю: дайте человеку отдохнуть! Не успел помереть, уже торопят…

Никто не станет спорить с желчным даосом – не так давно Лань Даосин выплавил-таки киноварную пилюлю бессмертия, проглотил ее и с тех пор весь остаток вечности будет страдать расстройством желудка.

Что характера не улучшает.

Луна плеснет горсть лучей на гладкую белую стену Залы Предков, ничего не обнаружит, удивится и спрячется за облако.

До того суматошного дня, когда Шаолиньский монастырь снова погрузится в пучины политики и радения о благе государства, когда один из претендентов на патриаршество опрометчиво уедет в столицу и займет там видный военный пост, предложенный ему Сыном Неба Ван Ли, а второй станет патриархом обители и примется усердно поставлять Поднебесной бритоголовых сановников, – до этого дня останется ровно сто десять лет.

История смешлива, как начинающая потаскушка, – спустя три века после того, как диск преподобного Фэна дал трещину, маньчжурский император Канси повторит во всеуслышание:

– Шаолинь должен быть разрушен!

И через месяц погибнет при удивительных обстоятельствах, так и не успев двинуть войска на обитель.