Но для стоявших на перекрестке никакого «потом», кроме «сейчас», не было.

Смерть тупо смотрела на обломки деревянного меча.

– Нет, я все равно не дам тебе… не дам! – Тощий инок клещом вцепился в смерть, пытаясь удержать, не пустить… Смерть повела плечом, острый наконечник локтя ткнулся монаху под ребра – хруст, вскрик, и Безумное Облако рухнул в придорожную пыль.

Смерть переступила через корчащегося в пыли монаха – и остановилась.

На пути у нее стоял слепой гадатель.

Стоял, скалился непонятно – и мерно подбрасывал на ладони персиковую косточку с вырезанными на ней знаками судьбы.

– Не стой у меня на дороге, слепец. Я не хочу убивать тебя. Я никого не хочу убивать – никого лишнего. Но мне очень трудно удерживать себя. И если ты будешь упорствовать…

Гадатель молчал.

Скалился.

Смерть сместилась вправо – гадатель немедленно повторил ее движение, вновь заступив дорогу. Казалось, слепой Раскидай-Бубен, певший мертвым, прекрасно видит все движения смерти.

Смерть шагнула влево.

– Лови!

Смерть машинально поймала на лету брошенную ей косточку – и недоуменно воззрилась на три знака судьбы, раскрошившиеся на ее ладони в труху.

Деревянное крошево на ладони.

Крошево судьбы, которой больше не было.

Смерть подняла ногу, чтобы шагнуть вперед, к зрячему слепцу, – и в это мгновение цепкие пальцы Безумного Облака намертво вцепились в ее лодыжки.

Смерть упала лицом вперед.

И тут же монах навалился сверху, не давая подняться.

Инок кричал страшно. Кожа на его ладонях лопнула, из ран, больше похожих на разрезы, словно монах хватался за остро отточенное лезвие, хлестала кровь. Да, инок кричал, корчась, извиваясь от корежащей его тело боли, – но хватки не ослаблял.

Смерть заворочалась под ним, пытаясь стряхнуть с себя досадную помеху, встать и идти дальше; руки смерти медленно потянулись к вцепившимся в нее пальцам. Миг – и их срежет напрочь, словно отточенной бритвой. Но в это отчаянное мгновение монах, перехватив смерть поудобнее, рывком приблизил ее лицо к своему и впился взглядом в тусклые глаза смерти.