А вот уже и капище. И толпы толп на нем, сошелся весь Ярлград, и все они, завидевши меня, кричат: «Ярл! Ярл! Спеши!» – и расступаются, а я, слегка придерживая Серого, правлю к кумирам, обнажаю меч, Хрт разевает рот, кричит: «Убей меня! Убей!», и я – к нему, и, осадив Серого, встал на стременах и – х-ха! – Хрт прямо по глазам! – и он, словно стеклянный, разлетается, а я вторым ударом Макью – х-ха! – и Макья вдребезги, а Серый на дыбы, а я ему шенкелей – и вперед! – и Серый в один скок летит через огонь, и вот мы уже во дворе, Хвакир вскочил, дико завыл и кинулся на нас, а я его – х-ха! – надвое! – и он упал, а я – к крыльцу, там соскочил, ногой – в дверь, дверь – с петель, и я ворвался в Хижину и бросился к столу, и уже вознес меч…

И только тогда вдруг очнулся! Морок сошел с меня. Всевышний, что же это я? Я, что ли, зверь?! Передо мной два древних дряхлых идола, зеленые глаза, слезы кровавые. Конечно, все это – язычество и варварство, обман. Но я же не варвар, Господи! Я беззащитных не рублю – и не хочу, и не могу! И я отбросил меч, и повернулся к Белуну…

И онемел! О, Господи! Белун спешно встает с лежанки, хватает меч, подает мне его и говорит: «Руби! Руби!», а я мотаю головой – нет, не хочу! – и отступаю, а он тогда: «Ну, тогда сам! Н-на! Получай! Н-на! Получай!» – и бьет меня, и пробивает мне кольчугу, и еще раз, и еще раз, но он бьет неумело, у него неправильный замах, мне увернуться от него легко… Но я стою неподвижно! Я весь в крови. Меня всего шатает. В глазах кровавые круги, я оседаю, падаю…

И, чтобы не упасть, хватаюсь…

Да – за колыбель! Вишу на ней, ноги меня уже не держат, из меня хлещет кровь, и если бы не колыбель…

Но! Господи! Трещит веревка! Колыбель меня не выдержит! Сейчас я ее оборву – и тогда здесь все сразу умрет! Так что же я?! Ну, упаду так упаду, ну и умру, так ведь зато один, а колыбель здесь при чем?! Нельзя, чтобы она упала! Это же какой позор! Нечиппа, вдумайся! И я поспешно разжимаю пальцы и отпускаю колыбель и падаю в свою же лужу крови…

Вот и все. Лежу и думаю: вот наконец я умер. Теперь мне спешить некуда, теперь можно лежать и размышлять, в чем я был прав, а в чем не прав, как можно было бы поступить лучше и нужно ли, чтоб было лучше – потому что, может, и так, как есть, это тоже не так уже плохо, ведь я, в конце концов, вполне достойно уходил: во-первых, от меча, а во-вторых, стариков не рубил и колыбель не обрывал, и, может быть…

– Ярл! – вдруг послышалось. – Ярл! Ярл!

Я замер и насторожился. Тогда чья-то рука легла мне на лицо. Потом эта рука – уже только одними пальцами – стала осторожно приподнимать мои веки…