— Ты меня слышишь? — Симон обеспокоенно смотрел на гостя, и Роману стало стыдно — он совсем не слушал маленького лекаря — перенятая от отца проклятая привычка к самокопанию дала о себе знать в самое неподходящее время.

— Ты, наверное, устал, а я, вместо того, чтобы дать тебе отдохнуть, пристаю с дурацкими расспросами. Иди, ложись.

— Нет, нет, я не устал, просто… — Роман лихорадочно искал, чем бы объяснить свою рассеянность. — Понимаешь, мы никуда не продвинемся, пока не переговорим с Герикой. Я понимаю ее положение, но, боюсь, мы не можем ждать. Если она потеряет рассудок, тайна так и не будет раскрыта. Только она знает, что произошло в Высоком Замке после отъезда Рене.

— Я не думаю, что она знает что-то действительно важное — она не производит впечатления умной и наблюдательной женщины.

— Прости меня, Симон, но даже последняя дура должна что-то знать о смерти собственного мужа и о том, как она выбралась из Замка. Впрочем, последнее мы как раз знаем, — она воспользовалась ходом, который знал Стефан. Но кто-то же открыл потайную дверь, кто-то убедил ее бежать, кто-то привел к ней Преданного. Значит, в Замке у нас или, по крайней мере, у нее имеется друг, пользовавшийся полным доверием покойного принца. Раньше я готов был поклясться, что это кто-то из бывших «Серебряных», но теперь знаю, что это не так!

— А не могла это быть Илана? У нее могли пробудиться остатки совести.

— Исключено! Ланка не знала про этот ход. Иначе она показала бы его своему гонцу. Кроме того, она ревновала Герику к Рене.

— Но это уж полная чушь!

— И все равно мы должны заставить ее говорить.

— Попробую. Хотя в последнее время достучаться до нее почти невозможно.

— Тем более нужно спешить.

— Будь по-твоему, хоть мне это и не по душе, — Симон, кряхтя, встал и поднялся наверх. Роман, с трудом сдерживая нетерпение, ожидал его возвращения. Затеяв разговор для того, чтобы скрыть неловкость, он внезапно осознал, как это важно. И как они могли не расспросить Герику?! Непростительная глупость.

Медикус вернулся, поддерживая под локоток вдовствующую королеву, которая больше смахивала на вдову булочника. В просторном балахоне с кое-как заплетенными волосами и отсутствующим взглядом, она не выказывала ни удивления, ни интереса — одно тупое равнодушие.

— Здравствуй, Герика! — Эльф постарался, чтобы его голос звучал спокойно и мягко.

Она подумала и тихо произнесла:

— Здравствуй, Роман!

— Как ты себя чувствуешь?

— Я здорова, только все словно в тумане, — эльф видел, что женщина в легком трансе, Симону пришлось прибегнуть к магии и наркотикам, чтобы заставить ее говорить, и этим надо было пользоваться. Через половину оры она впадет в свое обычное тупое равнодушие.