Я взял ее сухонькую ручку, протянутую мне для поцелуя, поднес к губам, уже не машинально, нарочито медленно, стараясь запомнить этот момент, эту ночь именно такой. Темнота многое скрадывала, и я видел, что леди Лагивика Сейт-Аннен всё еще по-своему красива, а когда-то, наверное, была красива невероятно — может быть, грубой, но смелой и запоминающейся красотой. Я держал ее руку в своей и старался думать не о том, чем пахнет эта рука и сколько стоят драгоценности, которыми унизаны эти тощие костлявые пальцы, а о том, что я никогда мечтать не мог о том, чтобы прикоснуться к ней, и теперь, когда я прикасаюсь, когда держу ее в своей, не имеет никакого значения — какая она, главное, что это ваша рука, миледи… Я любил бы ее всегда, и раньше и теперь, какой бы она ни была, если бы вы только мне позволили. Но вы ведь не захотели. Бьюсь об заклад, вы и сейчас не хотите.

Я вдруг понял, что уже с полминуты держу руку леди Лагивики в своей и, вздрогнув, отстранился. Ее пальцы соскользнули с моей ладони почти неохотно, и она улыбнулась — масляно и многозначительно, будто у нас была маленькая грязная тайна, о которой мы молча договорились никому не рассказывать. Так и есть, миледи… только вы, кажется, не помните этой тайны.

— Пожалуй, надо бы пойти поискать Арианну, — проговорила она и слабо качнула юбками, будто собираясь уйти, но всё же не уходя. Проклятье, она что, ждет, чтобы я ее остановил? Во что она со мной играет?

— Вы так хороши, миледи… — Боги, что я несу?! А главное зачем?! Но я как будто действительно не хотел, чтобы она уходила… знал, что не уйдет, и всё равно хотел удержать… — Вы… вы так прекрасны.

Она тут же развернулась ко мне, широко улыбаясь. Лживая и красивая улыбка, очень красивая и очень лживая. Зубы у нее всё еще отменные, ровные и белые — и как толко умудрилась сохранить… Когда она протянула ко мне мутно поблескивающую бриллиантами ручку, я вдруг словно впервые заметил, какая она маленькая, эта леди Лагивика Сейт-Аннен: на голову ниже меня, с осиной талией, плоская, сухонькая, словно высушенный осиновый листок. Мне вдруг захотелось обнять ее, защитить, спасти неизвестно от чего, помочь ей, поддержать ее, все равно чем и как — что угодно, всё, чего бы ей ни захотелось, от мелочного каприза до требования отдать жизнь — я бы сделал, если бы она попросила… Просто за то, что сейчас она наконец-то была рядом со мной и протягивала ко мне руку.

Совершенно забывшись, я схватил ее пальцы и сжал, прижимая к своей груди. Она слабо вскрикнула и тихо засмеялась, совсем не так, как раньше, и в то же время точно так же — словно нашу маленькую тайну больше не надо держать в секрете.