— Но не можешь же ты просто оставить его страдать… — начал Хьюберт.

— Я могу убрать боль, и сделаю это, если пожелает лорд Мердок, милорд, — ответил Ориэль. — Именно этого требует обет Целителя, во имя человечности.

Раненый презрительно хмыкнул, морщась от боли.

— Какая еще человечность в Дерини! — прохрипел он. — Ты не заставишь меня умолять тебя, скорее я увижу, как ты будешь гореть в аду.

Ориэль ничего не выражающим взором уставился на Мердока.

— Полагаю, милорд Мердок и впрямь увидит меня в аду, ибо именно туда он сам и направляется, — заметил он тихо. — Что до меня, то я вручаю себя милосердию Господа Всемогущего, пред кем каждый из нас должен будет держать ответ в день Страшного Суда.

— Поберегись, Целитель, — прошипел Хьюберт. — Твои слова граничат со святотатством!

— Я не желал выказать вам никакого неуважения, милорд, — вымолвил Ориэль. — Все, чего я хотел, это спокойно выполнять свой долг, никому не причиняя вреда.

— А как же мой отец? — воскликнул Ричард. — Вот он, твой долг, Целитель!

— Я не могу внушать вам ложных надежд, милорд. Лорд Мердок должен понимать, что рана его смертельна. Если предоставить событиям идти своим чередом, смерть его не будет ни быстрой, ни легкой. Внутренности рассечены, и рана начнет загнивать изнутри. Я могу убрать боль, но исцелить ранение я бессилен, особенно в такую жару. Однако смерть может придти лишь через несколько дней… а возможно, и через несколько недель.

Мердок при этих словах Ориэля побледнел еще сильнее, и теперь отвернулся, силясь подавить рыдание.

— Возможно, — холодным тоном продолжил Ориэль, — лорда Мердока утешит та мысль, что у него будет довольно времени, дабы раскаяться во всех своих грехах. Это роскошь, которую он не дал ни герцогу Эвану, ни прочим своим жертвам. Думаю, вам следует причастить его поскорее, милорд архиепископ, прежде чем боль станет слишком велика… ибо я вижу, он не позволит Дерини прикоснуться к нему. После этого лучше молитесь, чтобы кто-нибудь согласился сделать для него то, что Деклан сделал для герцога Эвана.

Хьюберт на миг прикрыл глаза, ибо хотя Церковь официально не одобряла coup de grace, никто не посмел бы отрицать этого обычая… И это было предпочтительнее, чем перспектива продолжительной агонии для Мердока.

— Тогда именно вы должны исполнить это, мастер Ориэль, — внезапно заявил Хьюберт. — Во имя милосердия, умоляю вас, вы имеете для этого средства, вы можете сделать его кончину легкой.

Ориэль смело встретил взгляд Хьюберта.

— Я могу, но, клянусь спасением своей души, я этого не сделаю, — сказал он. — Как Целитель я обязывался дарить жизнь, а не отнимать ее. Пусть кто-нибудь другой сделает это.