Второй была женщина в изодранном парчовом платье, и она лежала у ног мужчины, согнувшись так, что даже акробаты из Гильдии Лицедеев сочли бы невозможным повторить эту позу.

Третью жертву, мужчину в черном дублете и чулках, похожего на купца, опознать было нельзя. От его лица не осталось ровным счетом ничего. Он лежал на спине в нескольких футах от святилища в луже собственной крови.

Кровью было испещрено все вокруг. Пятна, брызги, кровавые отпечатки тяжелых ног — вероятно, убийцы.

Штутт и Пфальц стояли у Волчьей Норы и безмолвно смотрели на ужасную картину. Капитан дрожал — в первый раз за эту ночь не от холода. Он принуждал работать разум и тело, которые отказывались повиноваться. В конце концов, он из Городской Стражи, и у него есть обязанности, которые он должен выполнять!

— Налево! — прошипел он Пфальцу, коротко взмахивая фонарем. Капитан обошел святилище справа, выставив вперед алебарду.

Это произошло недавно. Пар еще поднимался от остывавших ран. Штутт заметил, что кровью… воспользовались. Кровавые пометки испещряли чашу святилища и статую Ульрика. Буквы. Слова. Что-то было написано и на стенах домов, окружавших площадь.

«Убийство. Святотатство. Поругание». Штутт сглотнул ком, вставший поперек горла. Он подумал, не отослать ли Пфальца за остальными стражниками, чтобы те смогли присоединиться к расследованию, но это означало, что капитану придется остаться здесь в одиночестве, а это было ему не по душе.

Пфальц указал на что-то. Цепочка кровавых следов уходила в один из прилегающих переулков. Стражники пошли по следу, под башмаками хрустел снег. Снова раздался леденящий душу звук — наполовину стон, наполовину крик. Он подтвердил, что направление выбрано верно.

— О, боги, — прорычал Штутт и бегом пустился по переулку. Пфальц не отставал. В одном из домов справа они увидели раскрытую настежь дверь со следами немилосердных ударов чем-то острым и тяжелым. Доски двери и стены вокруг были исписаны кровавыми словами. Внутри плясал вырвавшийся на волю и усиливавшийся огонь.

Стражники ворвались в дом. В прихожей царил неописуемый хаос. Два тела, искромсанных до неузнаваемости, лежали за дверью в озере вишнево-красной крови. Лампа была сброшена на пол и разбита, и теперь огонь медленно пожирал половицы, нижние ступени лестницы, ковры и гобелены на стенах. В воздухе стоял едкий дым, языки пламени появлялись и исчезали, мешая Штутту сосредоточиться. Он даже не осознал, насколько приятно быть в тепле.

Женщина в изорванной и пропитавшейся кровью одежде скрючилась на полу у двери под лестницей. Она стонала, дрожала мелкой дрожью и время от времени издавала вопль, исполненный болью и страхом.