Но пока было время, он стоял и смотрел на нетронутое еще разложением тело. Затвердевшие мышцы, пустой взгляд серых глаз, черная дыра во лбу — туда вошла стрела. Надо же, проявили милость, не в костер, не на кол — просто пробили голову. Добрые люди единяне… И будут ведь молиться своему владыке, дабы сделал он их еще добрее.

Губы скривило от омерзения. И не только к хладнокровным убийцам мальчика — к себе. Опоздал, старый дурень. Опоздал всего на несколько минут, но это значит — навсегда. Из нижних пещер никого не вернешь, какие бы жертвы ни возносить Великой Госпоже… Нет, конечно, можно на время вызвать тень, расспросить — а толку? Все и так ясно, все и так безнадежно. Беги он сквозь Тонкий Вихрь быстрее… Но попробуй побегай сквозь плотный серый кисель, обволакивающий не только твое тело, но и мысли… особенно когда почти не осталось силы, ни своей, природной, ни заемной… А ведь каждая лишняя секунда в этом разделяющем Круги киселе оборачивается минутами, а то и часами настоящего времени. К тому же еще и пришлось потратиться на перенос лемгну… Это еще здорово повезло, что тот нашелся так быстро.

Хайяар вновь вспомнил ту мучительную, липкую и одуряющую боль, что накинулась на него при выходе в Круг. Чужая имну-глонни есть чужая имну-глонни, ее разрывает на части, и хотя это можно замедлить магией, но от боли никуда не деться. Ничуть не лучше, чем на дыбе. Такую боль можно терпеть минуты, изредка — часы, но потом даже у великих магов истощаются силы… Так что повезло, ничего не скажешь. Выход мог открыться где угодно, в самых безлюдных дебрях, и что бы он делал тогда? Но выбросило его в сырую тьму, где шастали летучие мыши и ползали черви… Подземелье, замковое подземелье. И как раз рядом дверь какой-то камеры, и там, за дверью, явно был кто-то живой.

Следы заклятья на двери еще чувствовались, но самого заклятья больше не было, и Хайяар прекрасно понимал, почему. Единяне, проклятые единяне своими призывами к Спящему спугнули духов-охранников, и те сочли за лучшее нырнуть в оммо-тло. Но запах их, недоступный обычным человеческим ноздрям, все же еще чувствовался, даже несмотря на сверлящую виски боль.

Что ж, тем лучше — не надо возиться с замком. То есть, конечно, есть тут и обычные человеческие уловки, хитрая система рычажков и бронзовых штырей, но пальцем ковырни, и довольно. Обученным пальцем, ясное дело.

Дверь, всхлипнув, повернулась в петлях, и Хайяар вошел в камеру.

Узник и впрямь имелся — небольшая, скованная цепями фигурка, лежавшая точно тряпичный мешок на гнилой соломе. Но, по счастью, вполне живая, пар поднимался от ноздрей, а глаза изумленно мигнули, почуяв Хайяара. Это в темноте-то кромешной! Интересный парнишка… Да, именно парнишка, на вид лет четырнадцати-пятнадцати. Полностью обнаженный, покрытый свежими рубцами от плети, но на вид вполне крепкий.