Никаких доказательств уже не требовалось. Вот оно, доказательство, лежит в ладонях и слегка покалывает их, точно слабым электричеством бьет. И исходят от камня волны спокойной, ясной уверенности: это не ошибка, это он, гауладо-тхиммау. Слово древнего языка точно фонарик зажглось у него в голове, и сам собою родился перевод: «ключ-ко-многому».

— Сожми меня крепче, — послышался странный, шелестящий голос. — Тогда сможешь говорить со мной.

Голос доносился ниоткуда. Тихие слова сами собой появлялись у Митьки в сознании, и на какую-то секунду он даже решил, что все это снится, но ничего подобного — все было реальным, и камень, и неподвижный мальчишка, и каким-то чудом снова оказавшийся в стенном кольце факел.

— Ты кто? — ошалело протянул Митька.

— Сам знаешь, — в бесцветном голосе проскользнула язвительная нотка. — Гауладо-тхимау, Черный камень, ключ-ко-многому. Ты ведь, кажется, долго и безуспешно искал меня, мальчик? Что ж, радуйся, теперь мы вместе. Как я понимаю, у тебя есть какое-то сильное желание?

— Ага, — Митька непроизвольно икнул. Казалось, в комнате ощутимо похолодало, и свет факела сделался каким-то жидким.

— Желание — это хорошо, — отозвался камень. — Желание — это наконечник копья, имя коему — воля. Но только учти, юноша, я выполню лишь одно желание. Хорошенько подумай, дабы потом не исходить черной желчью. Не торопись, у тебя есть время. Сколько угодно времени… целая вечность…

И вновь Митьке послышалось, будто звучавший в его мыслях голос усмехнулся.

— Да чего тут думать… — тоже отчего-то шепотом произнес Митька. — Я домой хочу… на Землю, в Москву… Вы это можете?

— Я-то могу, — подтвердил камень, — только ничего другого уже не выполню. Ты свое слово сказал и назад его взять уже не можешь. Тут как в игре «миангу-олсу», назад не ходят. Сейчас слушай внимательно, я объясню, что надлежит тебе сделать, дабы вернуться в свой Круг.

— А скажите… — перебил его Митька, — а можно мне будет взять с собой вот этого мальчика? — он кивнул на спящего, будто камень мог видеть. Впрочем, может, и мог… Во всяком случае, тот ничуть не удивился.

— Я ведь предупреждал: подумай хорошенько. Но ты уже сказал, и в словах твоих не прозвучало никакое иное имя. Так что отправишься один.

— Но почему все-таки нельзя его взять? — не сдавался Митька. — Вам трудно, что ли?

— Ты еще будешь со мной спорить? — прошелестело у него в голове, точно осенний ветер сметал опавшую листву. — Ты, кажется, забыл, кто я?

Митька промолчал. Меньше всего сейчас ему хотелось ругаться с камнем. Рассердится еще и откажется действовать… И что тогда?