— Никакую. Я рассказал вам все, что знаю о Ночном Мяснике, — сухо произнес я.
Это действительно было так. Я как мог пересказал им речь пророка и высказал все свои предположения.
— Носящие красные колпаки. Как вы думаете, почему они пришли туда? Зачем им убивать старика?
— Я слышал, что вы высказывали теорию, будто Ночной Мясник принадлежит к этой секте. Я так не думаю. Возможно, преступники сочли, что раз пророк так точно говорит об убийствах, которые произойдут, то, как только он попадет в руки Скваген-жольца, то предскажет что-нибудь еще. Например, где следует искать уцелевших Носящих колпаки.
— Ваша теория не выдерживает критики, чэр. Я остался к этому заявлению равнодушен:
— Как вам угодно. Но вы не будете отрицать, что преступники, которые, в отличие от меня, целенаправленно искали пророка, обнаружили его гораздо раньше, чем криминальный отдел.
Фарбо подвигал тяжелой челюстью, передумал отвечать на это, поднял воротник плаща, хотя дождевые капли продолжали литься ему за шиворот:
— Этот пророк… Пламя полностью уничтожило тело. Теперь его не опознала бы даже родная мать. У нас нет никаких зацепок, кроме ваших слов. — Он всем видом показывал, что не слишком полагается на них. — Если у меня возникнут вопросы, я задам вам их позже, чэр.
— Как вам будет угодно. — Я не счел нужным касаться шляпы.
Он, втянув голову в плечи, защищаясь от дождя и сгорбившись, пошел вдоль серых памятников к воротам, то и дело оскальзываясь на влажной земле. Я вспомнил кое о чем и догнал его, уже выйдя с кладбища:
— Старший инспектор, позвольте полюбопытствовать. Сколько лет было Грею?
Фарбо не стал скрывать, что удивлен таким вопросом, и нахмурился еще больше прежнего:
— Сорок два.
— То есть он тридцать шестого года?
— Да… наверное. Почему вас это интере… Он осекся, прищурился и улыбнулся:
— Значит, вы тоже уже поняли?
— Что все жертвы Ночного Мясника одного года рождения? Да.
Фарбо холодно посмотрел на меня:
— Я не разглашаю такие сведения, чэр эр'Картиа. Попрощавшись, он сел в казенную коляску, укатил прочь, а я остался стоять в одиночестве возле маленького кладбища и продолжал думать о Талере, пока Стэфан не решился подать голос: