- Но он видит в тебе отца.

- Не тогда, когда ему это невыгодно.

- И что бы это означало?

- Что иногда мне не хватает того авторитета, каким обладал бы настоящий отец. Что я всегда буду задумываться, стал бы он таким, будь он мне настоящим сыном, или нет, или мы в любом случае пришли бы к сегодняшнему положению дел.

- Он в коридоре, вооруженный. У него больше одной пушки и по меньшей мере, один нож. Он носит их так, словно ему не впервой. Чему ты, черт подери, его учишь, Эдуард?

- Тому, чему учит своего сына любой отец.

- И чему же это?

- Тому, что умеет сам.

Я просто уставилась на него, сознавая, что на моем лице проступает тихий, нарастающий ужас.

- Эдуард, только не делай из него младшее подобие себя!

- После того нападения, Анита, он был постоянно напуган. Его психотерапевт считал, что боевые искусства, с помощью которых он мог бы защитить себя, помогут. И это так. Через какое-то время он перестал видеть кошмары.

- Одно дело учиться защищать себя, и совсем другое - то, зачем он сейчас стоит там, в коридоре. В его глазах - потеря невинности. А… о, черт, я не знаю, что еще не так, или чего не должно быть, но узнаю, как только увижу.

- В твоих глазах - то же самое, Анита. И тот же взгляд у меня.

- Он не такой, как мы, - произнесла я.

- Он убивал дважды.

- Он убил оборотня, убившего его отца, который мог убить их всех. И женщину, которая его изнасиловала.

- Как мило думать, будто причина, по которой забираешь у кого-то жизнь, имеет значение. Может, и имеет, только тому, что внутри тебя, это безразлично. Ты либо спишь по ночам, либо нет. Питера убийства не беспокоят, Анита. Его беспокоит только то, что та сучка с ним вытворяла. Его беспокоит то, что он не мог защитить сестру.

- Бекку никто не насиловал, - возразила я.

- Слава богу, нет, но рука все еще иногда ее беспокоит. Ей приходится делать силовые упражнения. Рука, правда, работает, но не на все сто процентов.

- А человек, сделавший это с ней, уже мертв, - сказала я.