- Дай знать, когда будешь готов, - сказала я.

Олаф скользнул в круг с факелом в руке и тяжелой банкой горючего. Я не скользила, а просто шла, но к телу мы подошли одновременно. Оно лежало на боку, и Олаф разбрызгал жидкость по исковерканным лицу и груди Солидат. Резко запахло чем-то густым и маслянистым. Она отреагировала на запах, дернувшись в нашу сторону. Я выстрелила ей в лицо. Пистолет дернулся в руке, задрав дуло к потолку, затем мне пришлось его опустить снова.

- Что за дрянь? - нахмурилась я.

Олаф бросил факел в проделанную моей пулей дырку, и Солидат заорала. Запах горящих волос был сильным и горьким. Он даже забил запах горючего. Олаф поджег ее. Хорошенько облил густой маслянистой жидкостью и поджег. Она была слишком серьезно ранена, чтобы сопротивляться, но на то, чтобы кричать и корчиться в огне, сил еще хватало. Судя по всему, это очень больно. Воняло палеными волосами, а позже запахло жареным мясом и маслом. Солидат еще очень, очень долго издавала протяжный, высокий и резкий звук.

Эдуард подошел к нам, прицеливаясь. Так мы и стояли втроем, глядя на то, как медленно умирает Солидат. Когда она, наконец, замерла, перестав издавать звук, я произнесла:

- Принесите топор. - Кажется, я даже сказала это нормальным голосом. Хотя, слышала я по-прежнему только одним ухом. То, рядом с которым стрелял Питер, до сих пор бездействовало. Из-за него звуки отдавались в голове непривычным эхом.

- Что? - переспросил Эдуард.

- Она исцеляется, как один из вампиров, потомков Любовника Смерти.

- Мне незнакомо это имя, - заметил Олаф.

- Разлагающиеся вампиры… она исцеляется как одна из них. А в их отношении даже солнечный свет не гарантия. Мне нужен топор, и еще нож… большой и острый.

- Ты отрежешь ей голову? - спросил Олаф.

- Ага, а ты можешь вырезать сердце, если хочешь.

Он оценивающе посмотрел на тело. Сейчас она вернулась в человеческий облик и лежала на спине, раскинув ноги. Большей части лица и грудной клетки не было. Одна грудь сгорела и лопнула, но вторая оставалась нетронутой. Часть ее волос, тигрино-желтая шерсть, тоже сохранилась. Лица не было, не было глаз. Мне бы радоваться, да только смотреть в почерневшее, превратившееся в лохмотья место вместо лица ненамного лучше.

Я судорожно сглотнула. Глотка горела так, словно завтрак пытался вырваться на волю. Я попыталась глубоко вдохнуть, но запах горелой плоти тоже не подарок. В конце концов, мне пришлось дышать медленно и неглубоко, и не зацикливаться на зрелище передо мной.

- Я найду тебе ее сердце, - произнес Олаф, и я порадовалась тому, что плохо слышу. Так его голос звучал ровно, скрадывалась большая часть интонации. Если бы я услышала то предвкушение в его голосе, что отчетливо читалось на лице, то, наверное, пристрелила бы, не задумываясь. Могу поспорить - особые пули в его пистолете способны проделать в человеческом теле весьма изрядную дырку. Я действительно на какое-то время задумывалась об этом, но в конце концов, просто отдала Олафу пистолет. Он погасил свой факел. Кто-то принес нам топор и свеженаточенный нож. Мне очень не хватало моего охотничьего набора против вампиров, но он был дома… или нет, в «Цирке».