— Рукосил домогался моей любви. Может, теперь его устраивает такая послушная Золотинка, как Зимка Чепчугова, — молвила узница, еще плотнее закутываясь. Она сделала это сообщение равнодушно, мимоходом, так, словно не очень хорошо помнила, как это вышло, что кто-то чего-то когда-то хотел и домогался.

— Я принес вам гостинец, — сказал вдруг Буян. — Бабушка пирожков напекла.

— Спасибо! — вспыхнула Золотинка.

Она тотчас же развязала чистенький узелок, в котором грудились жарко подрумяненные, крутобокие до самодовольства пирожочки, каждый на полтора укуса.

— Продолговатые с капустой, круглые с черникой — особенно хороши, — предупредил Буян.

Но кто его знает, что Буянова бабушка подразумевала под длиной и шириной. Если и был у нее честолюбивый замысел пометить как-то любимцев, врожденное чувство справедливости не позволило ей проявить последовательность: все пирожки до единого, несмотря на крошечные размеры, оказались равномерно упитаны — раздались поперек себя шире.

Они съели по пирожку, по очереди вздыхая.

— А что, неужели ж люди не осуждают эту… Золотинку за то, что она предала любимого? Так грубо, откровенно, — сказала Золотинка.

— Мы не знаем, чего это стоило Чепчуговой, — возразил Буян. — Есть свидетели: Золотинка плакала под венцом, слезы не могла унять.

— Ну, а люди что?

— Что люди? Что им до чужой совести, когда и со своей неладно. Где этот Юлий? А с Могутом, под властью великого чародея, жить.

— Много народу пострадало?

— Очень. Никто не считал, да и считать невозможно. Полесье и сейчас горит, дым застилает столицу, так что днем темнеет. На десятки верст по правому берегу Белой — черные пепелища. Страна притихла. И кажется, люди находят удовлетворение в том, что кровавая смута кончилась и утвердилась власть крепкой руки. Давеча я слышал в харчевне, что на Могута как-никак можно положиться. Крепкий мужик.

— Да он же при смерти! Лжевидохин — развалина, — не сдержала удивления Золотинка.

— Как сказать. При смерти, да не умирает. Нас еще переживет.

Конечно же, Буян обронил эти необдуманные слова ненароком, задним числом только уразумев, что в отношении одного из собеседников нечаянное пророчество имеет самый буквальный, слишком уж вероятный смысл. Он смутился, не зная, как поправиться, и этим лишь усугубил промах.

— Ничего, — утешила его Золотинка.

— Послезавтра суд.

— Да, я все знаю.

Но оказалось не все. Самой позорной и тягостной подробности Золотинка так и не узнала до последнего часа — никто не решился предупредить. А то, что сказали, ничего ей не объяснило: судебные установления требует, чтобы обвиняемый предстал перед судом в особом, нарочно назначенном наряде.