— Вам помочь? — с замиранием сердца спросила Золотинка.

Опять шуршание прекратилось. Должно быть, пигалик обдумывал свое положение, стараясь быть предельно точным.

— Хотенчик запутался, — сообщил он после продолжительного молчания. — Можно обрезать ему хвост?

— Можно, — хмыкнула Золотинка.

Не прошло и четверти часа, как исцарапанный, распаренный пигалик выкарабкался из чащи, держа одной рукой хотенчик, а другой шапку.

— Отдайте самострел! — воскликнул он с непонятной злостью. И следа не осталось от того наигранного, может статься, добродушия, какое стражник выказал поначалу. Он долго оправлялся, избегая Золотинку взглядом, искал в одежде колючки, вытряхивал из волос листья, наконец, водрузил шапку на место, забросил самострел за плечи и дал себе волю: — Это что, нарочно? Куда он меня завел, ваш хотенчик?

— Не могу объяснить, — тихо отвечала Золотинка, все больше удивляясь неестественной для пигалика раздражительности. — Хотенчик уже не мой, а ваш. Вам лучше знать. Спросите у себя, чего вы хотели.

— Я хотел свалиться в колючки?

Укоризненный, а более удивленный взгляд девушки заставил его вдруг — и тоже необъяснимо! — опомниться, пигалик замер и опустил глаза.

— А, может, обойти кусты и попробовать с той стороны, — пробормотал он вбок — Там увидим, куда он тянет и чего вообще стоит — этот ваш хотенчик. — В неуравновешенности пигалика чудилось нечто деланное, наигранное, словно он сам себя распалял. Золотинка недоумевала. — И вы — не отставайте!

Ладно, Золотинка не отставала, вольно шагала, ощипывая на ходу листья, разбойным взмахом руки сбивала белые лепестки мелких, густо усеявших кусты цветов и дышала всей грудью, оставив мысль о побеге. Было от этого и грустно, и легко. Однако чудаковатый пигалик не позволял особенно прохлаждаться. Едва выбрались из зарослей, он пустил хотенчик и резво, разве что не бегом, начал подниматься заросшим откосом, раз или два только оглянувшись на заторопившуюся следом узницу. Пигалик лез таким крутым склоном, что приходилось хвататься за траву, чтобы не соскользнуть.

Скоро Золотинка начала задыхаться и отставать, но не просила пощады. Она помогала себе руками, карабкалась, подобрав подол, на четырех конечностях. Стражнику приходилось и управляться с хотенчиком, и придерживать за спиной самострел, но она отстала на добрый бросок камня — пигалик маячил уже на гребне увала. Золотинка выбивалась из сил, сердце колотилось, надсадное дыхание перешло в сплошной мучительный хрип.

Подъем кончился пологой складкой горы, и Золотинка, глотая разинутым ртом воздух, устремилась за взявшим вбок, поперек склона пигаликом. Налитые тяжестью ноги не слушались, не позволяли бежать иначе, чем мелкими, ничтожными шажками, а так невозможно было догнать прыткого человечка, который если замечал разницу между подъемом и спуском, то только в том смысле, чтобы прибавить ходу.