И опять приходилось действовать, не теряя мгновения. Она быстро выпотрошила ребенка из мокрого тряпья, отчего он удивился до такой степени, что затих, перенесла на постель, где уложила в тесное место под скат крыши и заслонила снаружи тряпьем.

Внизу хлопали двери и грохотали сапоги, лучники поднимались, заполняя голосами дом.

— Марфутка, негодница! А дитя?! — раздался крикливый возглас.

Нечто вроде оплеухи, плаксивый ответ девочки-подростка. И снова:

— Дитя бросила! Вот ужо получишь ты у меня!

Маленькая нянька юлила, не желая при таком вселенском переполохе подниматься наверх в свою скучную лачугу. Девчонка тянула, отбрехивалась, и Золотинка как раз успела распорядиться. Сменив пеленки на такие же грязные, но сухие, из тех, что висели на протянутых между жердями веревках, Золотинка тронула Эфремон и принялась уменьшаться в размерах — старый, известный всякому сколько-нибудь путному волшебнику фокус. Скоро она стала в рост годовалого малыша, а более и не требовалось, хотя, напрягшись, Золотинка могла бы убавиться и еще — до пределов возможного. Но то было бы лишнее, и без того уж верхний край низкой колыбельки оказался у крошечной Золотинки над головой.

Золотинка подтянулась, перекинулась через заднюю стойку и тотчас же, раскачиваясь в люльке, как в бурю, замоталась в тряпки с головой и башмаками, наподобие кокона. Все что осталось — прикрыть личико краем пеленки, спрятать руки и закрыть глаза.

Башмаки топали, звенело железо, чердак наполнился наглыми, пропахшими табаком голосами.

— Погляди там, — сказал кто-то, и Золотинка — в глубокой колыбели она ничего не видела, кроме жердей да соломы над головой, — представила себе заскрипевшее под рукой стражника окно.

— А в сундук-то чего полез? Сундук-то тебе на что? — заверещала хозяйка, а что ей ответили пропахшие табаком вояки, Золотинка не разобрала, потому что взлетела в этот миг в воздух.

Несильные, но сноровистые руки принялись ее трясти, вскидывать и перекладывать — маленькая нянька подворачивала, не глядя, пеленки, а потом закачала малыша а-а-а! так и не бросив на него взгляда. В чем Золотинка убедилась, когда решилась приподнять веки: курносая девочка со страстным любопытством во взоре, разинув ротик, ходила по пятам за вояками, заглядывая всюду, куда только они совали нос. Разве на крышу не полезла, хотя и подступилась было к окну. Мимолетная затрещина мамаши заставила ее скривиться, и девочка, глубоко огорченная, со злостью сунула малышу соску. Да так шибко, что ударила Золотинку по губам — та не вдруг догадалась, что такое суют ей в рот. То была осклизлая вонючая тряпица, туго перевязанная ниткой.