Вода кипела, считай что, на середине пруда, когда Рукосил поспешно обратился к Паракону, пытаясь остановить истукана. Он повторил приказ еще и еще раз, а скособоченная почерневшая чушка, служившая истукану головой, уже вспучилась у ближнего берега в пятидесяти шагах от чародея — Порывай рассекал волны.

Тогда только во внезапном, но запоздалом прозрении — вон когда! — Лжевидохин схватил перстень, чтобы избавиться от него как от источника опасности, бросить неверный Паракон под ноги истукану… И кольцо не сходило! Плотно засело оно на пальце и не поддавалось отчаянным, со скрежетом последних зубов усилиям. Бояре и дворяне пятились, не в силах совладать с собой при виде изуверских гримас хозяина; меднобокие витязи, следуя распоряжению полковника, заступили истукану дорогу, ставши перед носилками цепью, но зыбкая это была цепь, готовая всякий миг рассыпаться. Что такое мечи придворных честолюбцев перед неумолимым, все сминающим ходом истукана? Тут хорошо знали — ничто!

И уж лучше всех понимал это чародей.

— Назад! — сдавленно крикнул он, все еще пытаясь стащить предательское кольцо, когда почерневший в огне болван оперся мокрыми руками и взлез на забрало пруда. — Назад, мерзавцы!

Едулопы шарахнулись, справедливо принимая «мерзавцев» на свой счет, но шарахнулись и бояре, дородные, осанистые мужи, кинулись по кустам окольничие и поджарые дворяне — все приняли приказ за общее позволение спасаться. Витязи расступились, они тоже не видели возможности противостоять общему порыву, болван прошел сквозь ряды меднобоких тяжким, но спорым шагом, никто не посмел ударить ему в спину. Поджали хвосты и скулили собаки.

Сейчас же обнаружилось, впрочем, что ни собаки, ни витязи, никто не занимал истукана, он неотступно преследовал Лжевидохина и не обращал внимания на общую суету. Толпы дворян и витязей, простых ратников сопровождали истукана, как надоедливый рой мух быка, а тот, отмахиваясь от мечей и копий, поворачивал за носилками, куда бы ни бежал государь. Упрямый болван, по всему видно, не умел предугадать воображаемой точки встречи, чтобы двигаться наперерез, и потому, наметившись в каждое данное мгновение в чародея, отписывал кривые внутри зигзагов его пути; он не использовал преимущества, которое давали ему метания беглеца, заметно отставал от едулопов, не умея перейти на бег, и все же в этой неспешной, неуклюжей и неумолимой погоне было нечто внушающее оторопь и ужас.

Вдруг — это вдруг вызревало в возбужденных криках, в лихорадочной беготне, в гнетущем реве огня и клубах дыма — общее смятение пронеслось по саду. Случайный порыв ветра или закрученный пожаром смерч бросили жар и гарь на людей, они ринулись к выходу — только что было рано и стало поздно; искры и раскаленные головни летели над верхушками деревьев.