— Тучка, я похоронила его под Каменцем.

— Волосы у тебя белые.

— Поседела.

— А та, что в столице?

— Я открыла имя Сливня, имя змея открыла, это его имя — Сливень. А он ждал, давно ждал, кто к нему придет…

— У той золотые волосы.

— Вот насчет-то волос. Сливень давно пережил себя, он тянулся к смерти. Он наградил меня седыми волосами, освободил от проклятия обращаться в золотого болвана. Умирая, он подарил жизнь…

— Где ты видела Зимку? Точно видела? Как же так? — в очередной раз в крайнем возбуждении надев очки, спросил Чепчуг.

— Мельком видела. У нас не такие отношения, чтобы я могла ей помочь…

— Да, постой, подожди! Ты ведь знаешь, что другая Золотинка приехала сейчас в Колобжег? Она здесь, — сказал вдруг Поплева, отстраняясь, чтобы остановить легкомысленные излияния для строгого и срочного разговора.

— Тебе это не опасно? — быстро проник в мысль друга Чепчуг.

Золотинка незадачливо крякнула, растопырив руки в противоречивом движении и туда, и сюда. Словно почувствовала необходимость охватить все сразу… и сразу убедилась в невозможности замысла — охватить.

— Как вам сказать, — протянула она, цепляя себя за волосы в попытке приподняться, по видимости. Но более рот искривила, чем действительно приподнялась. И опять закряхтела в затруднении. — Как вам сказать… это я приехала, — и она развела руки, открыла ладони, показывая полную свою беззащитность перед нелицеприятной оценкой такого рода самодеятельности.

Но мужчины молчали, то ли не понимая, то ли не желая понимать.

— Ну то есть я и есть… ну как бы… слованская государыня что ли… Ну, то есть… как бы княгиня. А другой нету, — виновато пояснила она и пожала плечами. А когда и это не помогло, начала краснеть, не встречая поддержки и понимания.

— Ну ладно, это в сторону, это все пустяки, потом, — опомнился наконец Поплева.

— Все-то она у вас врет, — вставила свое проницательная Голдоба. — Тьфу! — плюнула она в сердцах и пошла вон из лавки на свою половину, но, едва только переступив порог, развернулась обратно. Так что блистательным этим маневром и возмущение свое удовлетворила и любопытство.

— Но, боже! где же Зимка была все эти годы? Ты видела ее говоришь? Она страдала? Зимка, боже…

— Золотинка… — произнес Поплева еще раз, окончательно, с новым, неспешным проникновением постигая слово. — Золотинка, — повторил он на слезном выдохе, принял ее в объятия и снова отстранился, чтобы заглянуть в блестящие карие глаза.

Похоже, только объятия да лихорадочный разговор удерживали их до сих пор от слез. Золотинка всхлипнула, вовсе не имея намерения плакать, но поздно — взор ее затуманился, она отвернулась, прикрывши лицо ладонью, уперлась другой рукой в прилавок и разрыдалась. Сердце ее разрывалось, жгучие слезы, падая из-под ладони, обращались в жемчуг. Белесые бусины звонко скакали под темному дереву, раскатывались и срывались на пол, где опять скакали, так что не выдержала наконец Ижога, с ядовитым превосходством взиравшая на весь этот детский лепет. Едва проверив одну жемчужину на «всамделишность», хранительница очага живо оставила высокомерные ухватки и бросилась на колени отлавливать, выковыривать из щелей блестящие слезинки этой вашей Поплевина-горшки-перебила.