Дикий терн над обрывом при том же торопился ублажить волшебницу огромными, как кулак, сливами, земляника, малина и дикий лук надрывались породить противоестественные по величине, одуряющему запаху и сладости плоды, за каковыми потугами никакой сердобольный человек, вроде Юлия, не мог наблюдать без удивления. А посаженные на траве чайки, чирки, бакланы и случайно, по недоразумению оказавшийся в женском обществе орел, тужились и кряхтели, имея строгий урок по два яйца на сестру. Тем временем росли и плелись стены незатейливого опять же по спешке и недостатку времени балагана из тонких ветвей жимолости.

Все требовало присмотра и распорядительности, сметки, глазомера, нюха и хватки, расчета и вдохновения. Как ни торопилась Золотинка, как ни гоняла стадами и стаями лесные плоды, деревянные тарелки, ложки, цветы, зелень и просто бултыхающиеся в воздухе капли пресной воды размером с яблоко и с арбуз, понадобился добрый час, чтобы можно было усесться на сплетенные из живых ветвей стулья за уставленный яствами низкий каменный стол.

В просторном покое под зеленой крышей было сумрачно, но все равно жарко. В изнеможении, стряхнув со лба пот, Золотинка плюхнулась на гибко поддавшееся под ней сиденье и сказала:

— Всё!

Праздничный ужин прошел в молчании, которое они честно пытались преодолеть, не понимая, что происходит. Не понимая то есть, что уложившиеся в несколько часов отношения их от знакомства у подножия кручи и до свадебного ужина были еще слишком новы и необычны, слишком стремительны и неровны, чтобы можно было наслаждаться близостью, не испытывая напряжения от неуверенности в себе и друг в друге. То, что происходило с ними сейчас не имело прошлого, потому что то прошлое, что у них было, то прошлое, на которое только и можно было бы сейчас опереться — какое бы ни было оно само по себе отрывочное и неполное, — подразумевало совсем другие отношения и обстоятельства. В сущности… в сущности, Золотинка нуждалась в пощаде и, не умея этого выразить, не смея даже понимать себя, умела зато заморозить и Юлия, слишком податливого и чуткого, чтобы устоять перед необъяснимой холодностью.

Изредка обменивались они словом. Юлий заметил, что маловато соли. Можно было бы выпарить соль из морской воды, отозвалась Золотинка, но это потребовало бы времени.

А земляника во рту тает, ничего слаще и диковинней, кажется, не едал, утешил ее некоторое время спустя Юлий.

Золотинка сказала, спасибо.

И сливы тоже, отметил Юлий.

Спасибо, повторила Золотинка.

Было очень тихо, море едва роптало и шевелилось. Прибрежные заросли, поникнув, млели в вечернем зное. Слышно было, как где-то рядом, у залитого солнцем входа, носятся, бьются крыльями, сцепившись в смертной хватке стрекозы. Жених и невеста воспитанно ели, жевали медленно и прилично. А поднимаясь, чтобы потянуться за блюдом, делали это в несколько неловких приемов: Юлий прижимал к животу лохмотья, чтобы не болтались над столом, а Золотинка с ужасом замечала затрепанные, а частью порванные кружева на манжетах — когда ей было возиться еще и с платьем?