— Я пришел, — сказал он шепотом.

Полотнище паутины равнодушно качнулось. Заколебались ветви; на голову Игара высыпались три или четыре сморщенных листочка.

— Я пришел, — сказал он громче. — Эй, ты… Я пришел.

Далеко-далеко проскрипело отжившее дерево. Лес скрежещет зубами, подумал Игар.

Он двинулся вперед, но не вниз, ко дну оврага, а зачем-то по его краю, будто чего-то ожидая или что-то разыскивая. Будто бы надеясь…

Сначала померещился запах давней гари. Давней, но от этого не менее едкой.

Потом впереди мелькнуло черное.

Игар споткнулся и остановился. Здесь случился пожар; черные скелеты елей втыкались в небо, как шипы. Древесные угольки красиво посверкивали в редких, мимолетных солнечных лучах. И листва, и хвоя обратились в пепел — тем страшнее и величественнее выглядели полотнища серой паутины, кое-где свисающие с ветвей, как обрывки савана.

Паутина не горит?!

Игару сделалось плохо, и он присел прямо на черную землю. Илаза… Судьба Илазы… Неужели он опоздал?!

Этому пепелищу никак не меньше нескольких недель. Нет, нет… Или Илаза, наоборот, спаслась? А скрут погублен?..

— Илаза…

Имя прозвучало странно. Почти незнакомо, и, чтобы избыть наваждение, он позвал снова, теперь уже громко:

— Илаза!

Тишина.

Он поднялся. Его долг…

До конца.

Он найдет ее… Вниз, к ручью, бегущему по дну оврага. Стоит ли говорить Илазе правду? Если она, конечно, жива… То стоит ли объяснять ей?.. Пожалуй, нет. Пусть и для нее, и для скрута объяснение будет…

Ему не удалось додумать до конца.

Он шел неторопливо, как человек, совершающий ежедневную прогулку. Полное бездумие закончилось, но сменившие его мысли были на редкость разрозненны и странны. Перед глазами почему-то время от времени возникало куриное яйцо, падающее на мозаичный пол. Именно на мозаичный. Яйцо шмякалось, растекалось желто-белой лужицей… Белые осколки скорлупы скалились зубчатыми краями… И все сначала. Шмяк…