— Мисс, вы уверены, что хотите войти к нему?

— Он мой хозяин, — ответила девушка. — Я принесла еду с его стола — то, что оставалось. А он наверняка проголодался.

Второй гвардеец пожал плечами.

— Вы рискуете своей шеей.

— Можно мне войти? — спросила Ливия. — Вы уже осмотрели меня с ног до головы, заглянули в миски. Вы же знаете, что мне нечем ему помочь. — Ливия половчее перехватила тяжелый поднос, гвардеец кивком пропустил ее и запер за ней дверь.

Маледикт смотрел на Ливию, на ее рыжие волосы, шарфом ниспадающие на мокрый плащ. Он поднял меч и, взмахнув им, в последний миг остановил лезвие у самой шеи девушки.

Ливия сдавленно вскрикнула, не в силах сдвинуться с места от страха. Длинный, обвязанный тесьмой хвост скользнул на пол, срезанный. Маледикт поднял его.

— Раздевайся, — скомандовал он. — И не вздумай кричать. Я не собираюсь причинять тебе вред, но мне нужно найти Джилли.

Ее кожа побелела, как мрамор, рот беззвучно открывался и закрывался. Маледикт прочел слово по губам Ливии.

— Джилли?

Из-за холодной ярости, из-за голода, в груди поднималось что-то теплое, как свежеиспеченный хлеб; гнев унялся и почти сразу же вновь вспыхнул. Маледикт понял: Ливия неспроста помертвела, она что-то знает.

Девушка облизнула пересохшие губы.

— Если голос к тебе не вернется сам, мне придется вернуть его с помощью меча, — предупредил Маледикт.

— Вы должны помочь ему. Мирабель его убьет.

Маледикт схватил Ливию за шею, ощутив злорадное удовлетворение от ее дрожи, и распустил завязки на плаще.

— Раздевайся, — повторил он.

— Они никогда не поверят… — попыталась возразить девушка, на ощупь расшнуровывая лиф и выбираясь из юбок.

— Пусть поверят на одно лишь мгновение. Видение, навеянное ожиданием. Впрочем, не обращай внимания, — проговорил он, натягивая юбку поверх панталон. Девушка удивленно заморгала, когда пуговицы на нем застегнулись. — Лиф. И плащ.

— Если вы берете мой плащ, не пойму, зачем вам…

— Потому что плащ на штанах смотрится в точности как плащ на штанах, а юбка — дело совсем другое. Хоть я безмерно рад, что ты наконец обрела голос, я бы предпочел, чтобы ты опять помолчала.