— Ты сводишь ее с ума, Мэл. — Янус ворвался в комнату, громко хлопнув дверью, не замечая, какой шум производит.

— Осторожней, — предупредил Маледикт. — Ты же не хочешь, чтобы твоя жена услышала, как ты орешь на привидение?

— Зачем ты все это делаешь? Я должен заботиться о том, чтобы Псайке была довольна, а вместо этого она уже подпрыгивает при виде каждой тени. Хуже того, Мэл, она начинает задавать вопросы. Опасные вопросы. Маленькая Псайке совсем не такая дурочка, какой кажется.

— Так почему бы тебе просто не убить ее? — поддразнил Маледикт. Огонь в глазах Януса разжег ответное пламя в его собственной груди; дыхание участилось, отчего рана снова заныла и запульсировала.

— Псайке принята при дворе. Арис благоволит к ней. Я не могу так поступить.

— Можешь, но не станешь. С беспомощным младенцем ты не церемонился. Или же ты просто боишься, что не на кого будет свалить вину за убийство? — ухмыльнулся Маледикт.

— Мэл! Прекрати.

Маледикт поднял меч, на трех коротких фехтовальных шагах проверяя, не утратил ли навыков. От боли зубы обнажились в оскале, и меч пришлось опустить.

— Где ты его взял? — спросил Янус, отступая.

— Он мой, — отозвался Маледикт. — Ты оставил его валяться в грязи.

— Это опасно, Мэл.

— Разумеется. Это же меч. Им убивают людей: врагов, младенцев… жен. — Маледикт со вздохом отложил меч. — К сожалению, у меня пока недостаточно сил. Придется тебе сделать это самому.

Янус недовольно поморщился, и Маледикт проговорил:

— Поздно изображать из себя недотрогу. Неужели тебя сковывает страх? Или загвоздка в другом — Псайке тебе небезразлична?

— Ты ревнуешь…

— Нет, — горячо выпалил Маледикт, потом добавил: — Да. Ревную к ее положению, к ее свободе. Псайке растрачивает все это попусту, слепо повинуясь тебе. Она собачка, а не женщина. Покорная и безмозглая. Не нашептать ли мне что-нибудь ей на ухо ночью, не подсказать ли, к чему может привести доверие к тебе?

— Я дал тебе все. Теперь у нас есть деньги и власть. Безопасность и роскошь, о которых мы всегда мечтали. Что еще я могу сделать? — Теперь, когда гнев Януса улегся, он выглядел измученным и несчастным.

У Маледикта перехватило дух: он вспомнил того, прежнего мальчика, своего спутника из Развалин, своего любовника и возлюбленного. Ведь они проделали такой длинный путь, опираясь только друг на друга… Но чувства оказалось недостаточно. Набравшись храбрости, он сказал:

— У меня нет ни денег, ни власти. Я низведен до положения твоего пленника. И ты еще смеешь утверждать, что любишь меня. Если ты меня любишь… — Маледикт запнулся, в горле у него саднило, отчего его слова прозвучали более откровенно, чем ему хотелось. — Отыщи Джилли. Пусть он служит мне. Станет моими глазами и ушами, когда тебя нет… — Маледикт почувствовал, как наворачиваются слезы, и изо всех сил постарался побороть их. Отсутствие Джилли мучило его, словно рана, которая начинает ныть в самый неподходящий момент.