Итак, из чего состоит сейчас мой мир? Кровать, поставленная ровно в середине огромного круглого зала. Чтобы добраться до любой из стен, нужно сделать не менее полутора сотен шагов, и скорее всего за пределами странной спальни находится великое множество других комнат, больших и маленьких. Это где ж построили такую громадину? Здешние Нити сплетены редко, тогда как в Драконьих Домах Гобелен настолько плотный, что почти невозможно почувствовать промежутки. Значит, сие место располагается в подлунном мире. Свет белый, воздух... сухой? Да, пожалуй. Каменному строению приличествует сырость и прохлада, a здесь довольно тепло, даже не требуется накрываться одеялом. Меня поэтому и не укрывали? Или... Эта труха на полу, наполовину забившая швы между плитами, откуда она?

Мягкая, похожая на обрывки ниток и что-то вроде пуха. Она же покрывает постель, и весьма толстым слоем... Да, одеяла были. Но недолго, как и моя одежда, которой вовсе не наблюдается ни на мне, ни поблизости. И если чуточку разгрести труху, можно увидеть, что сталь и дерево кровати изъедены многочисленными бороздками и ходами, словно здесь завелись прожорливые и не брезгующие ничем жучки. Да и под кроватью пол несколько... обшарпанный. Впрочем, могло ли быть иначе? Пока кота нет в доме, мыши веселятся всласть. Но больше разрушений не будет, ведь я вернулся.

А тот, кто устроил моё ложе, умён. И хорошо осведомлён о моих странностях, потому и выбрал место закрытое, но достаточно просторное, чтобы беснующаяся Пустота не смогла добраться до остова и подвергнуть опасности мою жизнь и жизнь тех, кто находится рядом. Тётушка постаралась, снабдив нужными знаниями? С неё станется. И хотя не слишком приятно сознавать, что твои секреты стали известны кому-то стороннему...

Дверь в одной из сторон зала зашуршала по полу, открываясь и пропуская посетителя, нагруженного ворохом тряпья, которое мешало разглядеть половину фигуры и лицо пришельца, пока не было скинуто на пол у кровати.

Синие, как грозовые тучи, глаза. Сине-чёрные пряди прямых волос. Снежно-белая мантия. Странно, Майрон никогда не любил этот цвет.

Майрон?

— Вижу, я напрасно напрягался: ты проснулся и мог бы притащить всё это сам.

Любезности в голосе не слышится, но и враждебности нет, словно я — лишь скучная обязанность, не более того.

— Всё равно спасибо.

Он не отвечает, разворачиваясь и направляясь к двери. Мне не особенно хочется сейчас с кем-нибудь разговаривать, да и встреча с братом через столько лет располагает к беседе только при двух условиях: встретился не я и встретился не с Майроном. Но мой новый мир требует определения, поэтому придётся задавать вопросы.