К тому же бронзовое изображение постоянно сопровождал запах сандала, мускуса, пачули и камфары — этот запах фигурка сообщала всему, с чем соприкасалась, будь то пальмовый лист, в которую была завернута или руки любопытного покупателя.

Фигурка наводила на честных христиан такую оторопь и озноб, что никто не отважился ее купить, все советовали торговцу чудесами как можно скорее избавиться от черной пляшущей в ночи времени, но то ли по жадности, то ли по глупости, торговец не последовал разумным советам, будто назло выставил черную на самую лучшую полку своей лавки — так что под вечер косые рассеянные лучи солнца окрашивали ее в кровавый колер, как чистое вино.

Кто мог знать, что вместе с болиголовными ароматами и ночными кошмарами, статуэтка принесла в дом моровую язву.

Не прошло и пяти дней, как семья кастильца вымерла вся.

Встревоженные соседи поспешили спалить дом вместе с обезображенными мертвецами, опасаясь за свои жизни.

Когда, спустя неделю, ничего не подозревающая Чирриди пришла из загородного сада, чтобы навестить родню, взору ее предстало остывшее погребальное пепелище.

Плача, бросилась она с расспросами к двоим работникам, которые налегали на лопаты, роя яму в изгарной земле.

Работники ответили ей:

— Не приближайся к нам, несчастная. Быть может, ты тоже больна. Ступай, попроси помощи у монахинь или где тебе еще заблагорассудится, дай нам закончить работу. Хотя вряд ли в Ассизи найдется безумец, который откроет перед тобой дверь.

— Но зачем вы тревожите заступами пепел моих родителей и мужа? — спросила Чирриди.

— Мы ставим чумной столб, чтобы отметить это место, как нечистое. — сказали работники. Тут колокол возвестил полдень — и копатели отлучились на короткий отдых.

Чирриди все еще в слезах, упала на колеи, разгребая и просеивая пепел, словно своими мольбами и бесполезной работой слабых пальцев могла воскресить утраченных.

Среди угольев она натолкнулась на нечто твердое, поранила пальцы и вынула из хрупкой окалины фигурку женщины — та стала еще чернее, но ничуть не пострадала.

— Что ж, чудовище, — сказала Чирриди, — оставайся со мною, в глазах людей я так же уродлива и достойна только плевков и заушений, как и ты.

Вздохнув, она завернула многорукую куклу в передник и медленно побрела без цели.

Долго скиталась по городу Чирриди, но работники оказались правы, все двери захлопывались перед ней, потому что вместе с блаженным Франциском город Ассизи покинуло сострадание.

Ни один монастырь не дал ей убежища, никакой крестьянин не нанял ее в батрачки, дети, подученные матерями, бросали в нее издали нечистоты и называли ее чумной девкой.