Но вместо того, чтобы исчезнуть, я наконец засыпаю.

Женщина, которая больше не желает откликаться на имя Маша, но охотно сообщает мне чертову дюжину своих прежних и новых имен, поджидает меня на пороге сна, протягивает руки, смеется: «Вот видишь, я ведь говорила, что не прощаюсь!» Подробностей я не помню; мне и впоследствии не часто удавалось восстановить в памяти все мизансцены этих фантастических свиданий, только ворох сладких, тягучих, и словно бы никак не связанных между собой фрагментов.

Но я не ропщу, я учусь довольствоваться малым. Царапиной от ее ногтя, которую, проснувшись, обнаруживаю на шее. Знакомым белокурым волоском на рукаве свитера, заменяющего мне пижаму в этом холодном октябре-ноябре-декабре. Неглубокой, почти незаметной вмятиной на подушке по соседству с моей головой. Одержимый, я коллекционирую доказательства реальности сновидений, и мелочи, которые прежде могли бы свести меня с ума, теперь помогают сохранить рассудок…

Стоп.

Что касается рассудка, у меня, конечно же, есть выбор.

Я все еще могу убедить себя, будто ничего особенного не случилось. Всему найдется объяснение. Скажем, в чай, который мы с Машей пили перед поездкой, зачем-то добавили ЛСД. Кто-то недавно говорил мне, что достать кислоту в Москве несложно, было бы желание и (небольшие, в сущности) деньги. Возможно, сама Маша и добавила, почему бы и нет? Что я о ней знаю, если задуматься? То-то же, почти ничего. Может быть, именно так она всегда расстается со своими мужчинами, дабы остаться в их памяти загадочной «феей-лисой», сгинувшей безвозвратно во время совместной экскурсии по Зазеркалью – а что, причудливо и романтично; теоретически говоря, я даже одобряю такой подход к делу…

Соответственно, дом в Остаповском проезде – галлюцинация; Франк – либо наваждение, либо заскучавший на пенсии цирковой гипнотизер (в любом случае его теория о месте человека во вселенной – не ахти что, познания в астрологии, скорее всего, поверхностны, а попытка запугать меня неким вымышленным двойником – и вовсе чушь собачья); сны же мои ничего не значат… По крайней мере, не больше, чем значили прежде.

Но если так, если все ерунда, подлежащая немедленному забвению, значит, я остался один. Без Маши.

А если в чае не было ничего, кроме микроскопической дозы кофеина и лошадиной порции сахара?

А если дом в Остаповском проезде – не галлюцинация, а некая, пусть искаженная, вымороченная, но реальность, не менее достоверная, чем черная лестница, по которой я взбираюсь домой, когда ломается лифт?

И если Франк – не шарлатан?