Вскоре за ним явились еще двое монахов. Воздух снаружи показался прохладным, в сравнении с купальней, и Джавана тут же охватил озноб. Ковыляя, он проследовал босиком за своими провожатыми в другую комнату, где незримый священник за деревянной ширмой приготовился выслушать его исповедь. Голос, приветствовавший его во имя Господа и призвавший покаяться в грехах, принадлежал не Хьюберту, и не Секориму, и никому другому из знакомых принцу Custodes, однако он не сомневался, что исповедь его принимает член этого ордена — равно как и в том, что любой из Custodes с легкостью нарушит тайну исповедальни, если только это будет в их интересах.

Так что Джаван покаялся лишь в мелких грешках, список которых подготовил себе загодя — общая исповедь, которая никого не смутит и не заинтересует. Перенеся вес с хромой ноги на здоровую, он опустился на колени перед решеткой, вделанной в ширму, склонил голову и перекрестился, произнося ритуальные слова:

— Благослови меня, отче, ибо я грешен. Прошел один день с моей последней исповеди, и за это время я не совершал сознательно никаких грехов. Но поскольку нынче я намерен принести священные обеты, то хотел бы сделать общую исповедь, охватывающую всю мою жизнь целиком. Вот мои грехи…

* * *

Трое других также пришли к исповеди этим утром, но не потому что готовились к пострижению — ибо двое из них и без того были священниками, но дабы укрепиться духом перед любыми опасностями, что могли грозить им сегодня. Джорем с Квероном исповедовали друг друга в прохладные рассветные часы, прежде чем приступить к подготовке обряда, а Ивейн обратилась с той же просьбой к епископу Ниеллану после утренней мессы в убежище. Подобно Джавану, она не во всем доверилась своему исповеднику, хотя, в отличие от принца, твердо знала, что тот надежно сохранит ее тайны. И все же она сказала ему больше, чем осмелилась поведать даже двоим своим соратникам.

— Я солгала Джорему и Кверону, отче, — прошептала она, задержав взор на пурпурной епитрахили у священника на плечах. — Я сказала им, что в задуманном нами деле нет особенных опасностей. Если бы я сказала им правду, они не позволили бы мне продолжать. Но я обязана сделать это.

Ниеллан медленно кивнул. Его серо-стальные глаза за прикрытыми веками не выдавали никаких чувств. Они сидели сейчас в келье епископа, для безопасности окруженной мощными защитами.

— Эта опасность, о которой ты говоришь, — промолвил наконец Ниеллан, — …грозит ли она тебе одной, или им тоже?

— Для них угроза очень невелика, они знают о ней и готовы рискнуть. Для меня опасность куда больше.