Штернберг усмехнулся.

— Рейхсфюрер, ведь это же обыкновенный шантаж. Страховка как раз на подобный случай. Я абсолютно уверен, так называемое предсказание — ложь от первого до последнего слова. Этот предатель всем и во всём лжёт.

Гиммлер побледнел.

— Альрих, я запрещаю вам читать мои мысли!.. Что за наглость!..

Смертный приговор стервятнику так и не был произнесён. Однако в тот день были подписаны три приказа: первый об аресте Мёльдерса, второй о смещении его со всех постов и исключении из СС. Третий назначал Штернберга главой оккультного отдела «Аненэрбе».

Штернберг в задумчивости вышел на улицу. В сущности, ему следовало быть довольным, но ни радости, ни даже простого облегчения он не ощущал — напротив, на душу снова каменной плитой легла холодная тяжесть. Доносы остались у Гиммлера, и Штернберг знал, что тот не забудет самым тщательным образом проверить, есть ли в них хоть какая-то доля истины. Пока взбалмошный Гиммлер принял его сторону, но полагаться на это было нельзя…

В автомобиле Штернберга ждали. Он замедлил шаг, достал пистолет. Шофёр сидел на своём месте без движения, очень прямо, не смея даже повернуть голову, потому что ему в затылок упирался ствол «парабеллума», который держал Мёльдерс, удобно расположившийся сзади. Правая задняя дверь была приглашающе приоткрыта.

— Если будешь размахивать своей игрушкой, мой мальчик, услышал он голос стервятника, — я продырявлю твоему крысёнку башку. Убери эту штуку и садись в машину. Вон с той стороны.

Штернберг судорожно сжал шершавую рукоятку, его залихорадило. В здании, откуда он только что вышел, полно охраны. Один выстрел — и сюда сбегутся вооружённые эсэсовцы. Но кто из них двоих сейчас успеет выстрелить первым? Штернберг взглянул на бледное остроносое лицо мальчишки-шофёра. Жизнь этого растяпы против убийства гнусной твари. Рискнуть?

Мёльдерс наблюдал за ним с ухмылкой.

— Убери пистолет, юноша. Прежде чем ты поднимешь руку, я застрелю этого недоноска, ты прекрасно понимаешь. — Мёльдерс ткнул стволом «парабеллума» в голову водителя, и паренёк жалобно сморщился. — Убери. И садись.

Штернберг не сумел себя пересилить. Леденея от беспомощной ярости, отвёл пистолет в сторону и вверх и сел на заднее сиденье рядом с чернокнижником.

— Боишься… — прошелестело рядом. — Бедный юноша. Так хочется сыграть самообладание, правда? А не получается. Вон, уши уже полыхают. Бедный юноша. Тебя твой мальчишеский румянец выдаёт, когда ты волнуешься, — ты об этом знаешь?

— Не смейте тыкать мне, Мёльдерс.

— Слушай, парень, да ты мне в сыновья годишься.