Она вспомнила, что никогда не испытывала к отцу сочувствия. Ей было двенадцать, когда он предстал перед судом, старый и больной, да еще устроил целое представление со своей тростью, на которую так усердно опирался. Все в его жизни было представлением. Она вспомнила, как то и дело закатывала глаза от стыда. Перед аудиторией восторженных студентов он чувствовал себя как рыба в воде. О, он умел пустить пыль в глаза. Они считали его просвещенным. Он разговаривал фальшивым мягким и добрым голосом, и иногда казалось, что это не он говорит, а дублер. Он учил Сит цитировать Верлена, Рембо и Рильке, хотя убил тысячи за «иностранное влияние».
«Если ты был ложью, я должна быть истиной». При ярком дневном свете ее дом казался заброшенным, закрытым и невинным. У порога она повернулась и бросила пригоршню долларов мотоциклисту. Мысли ее путались. У нее даже ноги путались, и все плыло перед глазами.
Зайдя в дом, она сняла рюкзак в виде медвежонка и пошла наверх, в кабинет. Аидо, пес-робот, двинулся, жужжа, ей навстречу. Она сломала ему заднюю лапу, когда столкнула с лестницы. Теперь он хромал, повизгивая, как живая собака, и наклонял голову, чтобы его погладили.
К облегчению Сит, в лотке принтера ее ждала только одна картинка. Кол Виреакбот смотрел на нее с листа. Мужчина средних лет, красивый, многое повидавший, мудрый. Жалость и доброта светились в его глазах. Зазвонил городской телефон.
—
Она сняла трубку.
Раздался голос мужчины.
— Меня зовут Йин Бора. — Его голос булькал, как будто он говорил из-под воды.
В принтере замигал огонек. Быстро выехала распечатанная фотография. На нее смотрел жизнерадостный студент, запечатленный на каком-то семейном торжестве. У него были «битловская» прическа и рубашка в полоску.