Еще так недавно в отдельном кабинете он пил шампанское и его обнимала юная и нежная, как мадонна Мурильо, корифейка балета. Он ясно помнит даже все свои мысли. Он думал о том, как хороша жизнь и молодость, как радостна любовь женщины… и зачем война?… Он был на счету отличного офицера, любимого товарищами и подчиненными, но вечная опасность, боязнь каждую минуту быть убитым и искалеченным, все это увеличило в его глазах ценность жизни. Он думал тогда о первых днях войны, когда он самоотверженно вынес на руках из–под неприя- иельскаго огня раненого товарища. Теперь он этого не сделал бы, если бы он кого и взял бы на руки, то, пожалуй, только хорошенькую, маленькую женщину…

Да, он ясно помнит все, что было несколько часов назад… А теперь… Куда–то исчез важный, толстый швейцар и лакеи, нет драпировок и растений.

В двери, на которых мелом была написана цифра один, они вошли. На бархатных креслах сидели два человека в кожаных куртках с кобурами. Наганы за поясом.

— Откуда?

— Опоздали немного, сейчас только товарищ Григорьев отправил в штаб Духонина 30 человек.

Начался короткий допрос, в котором ни та, ни другая сторона ничего не понимала.

Решили, что он симулирует сумасшедшего, но он белогвардеец и ярый монархист…

Кожаный чемодан, щегольский френч и лакированные сапоги помогли ускорить развяжу.

— Товарищ Григорьев, а Вы прогадали, поторопились вчера, эти сапоги будут мои…

— Что же, мы его в расход запишем?

— Да, конечно, в штаб Духонина…

— Генерал Духонин? кажется, на юго–западном фронте? — спросил недоумевающе офицер.

— Перестаньте бредить, идите за мной…

Вдруг инстинктом понял опасность, стал сопротивляться как молодое животное, почувствовавшее опасность для своей жизни. Но его насильно стащили во двор в бетонный сарай и бросили на пол.

Вскоре вошел чекист и коротко приказал: встаньте к стенке!

— Зачем?

— К стенке, говорят вам, к стенке!..

Измученный, избитый, покорно повиновался…

Чекист подошел, приставил к виску кружок дула и выстрелил…