В гимназические годы я очень много читал про эпоху между бумажными аэростатами Монгольфье и первыми полётами братьев Райт. Число разбитых механизмов было огромно, хотя жертв относительно немного и не было тех страшных последствий, к которым может привести развитие биотехнологии. Потому что неудачный полёт может закончиться вывихом шеи, но вывихнутая шея не наследуется в последующих поколениях! Зато модифицированный или чужеродный ген не вытянуть щипчиками. Однако уже понятно, что этот возникающий на наших глазах биотехнологический экипаж ничто не удержит, ибо технология – это независимая переменная цивилизации и если она выйдет на новый путь развития, всегда найдутся исследователи, которые пойдут по нему далее. А корпорации, которые заинтересовались этой областью, очень могущественны, и биотехнологические исследования получили поддержку столь значительного капитала, что об установке преград нет и речи.
Это не значит, что опасностей нет. И касаются они не только манипуляций с генами человека и клонирования эмбрионов, о котором сегодня больше всего говорят в связи с решениями британского парламента. Например, эксперименты над геномом вируса оспы привели к появлению таких его разновидностей, от которых ни одна прививка не поможет. Пока они закрыты в какой-то лаборатории, и мы надеемся, что там и останутся. Однако вирусоносные боеголовки – это не только утопия; хуже того: не надо никаких боеголовок, достаточно портфеля с несколькими пробирками, содержимое которых окажется, например, в водопроводной системе. Итак, у нас есть новые молотки, однако есть и рука, которая может их взять: это чёртова человеческая природа, которая
Генетика
Генетика
Преобладает всеобщее убеждение, что расшифровка и описание человеческого генома откроет перед нами неограниченные возможности: мы сможем проектировать новых, всё более совершённых людей. Однако задачи, стоящие перед инженерами или же композиторами будущих геномов, деятельность которых в одном из своих произведений я назвал «плодотворящей работой», будут не только необычайно сложными с научно-технической стороны, но также должны оцениваться согласно этическим нормам и иметь ограничения.
Каждый хотел бы, чтобы у него был красивый и умный ребёнок. В то же время никто не хочет иметь в качестве ребёнка умную и красивую цифровую машину, даже если бы она была в сто раз сообразительнее и сильнее, чем ребёнок. А программа автоэволюции – это скользкий склон без преград, ведущий в бездну нонсенсов. На первом этапе программа скромна: она направлена на удаление генов, уменьшающих жизнеспособность, вызывающих уродства и наследственные пороки и т. п. Но начатые таким образом улучшения невозможно будет остановить, ибо и самые здоровые болеют, а самые мудрые могут впасть в старческий маразм. Ценой за исправление и этих недостатков будет постепенный отход от естественного строения организма, закреплённого эволюционно. Здесь в автоэволюционной деятельности возникает парадокс лысого. После удаления одного волоса не появляется лысина и нельзя сказать, сколько волос следует вырвать, чтобы она образовалась. Замена одного гена на другой не превратит ребёнка в существо иного вида, но нельзя указать момент, когда появится новый вид. Если рассматривать функции организма в отдельности, то улучшение каждой покажется желательным: кровь, питающая ткани лучше натуральной, нервы, не подлежащие гибели, более прочные кости, глаза, которым не грозит слепота, не выпадающие зубы, не глохнущие уши и тысячи других черт телесной безотказности, вне всякого сомнения, стоит иметь.