Он стукнул ее молотком по пояснице, и это походило на удар бейсбольной битой по почкам, и она закричала сквозь стиснутые зубы. Ее внутренности казались отбитыми, расквашенными.

Там не было брони. Ни один из прежних ударов не был таким, как этот. Еще один такой удар, и ей понадобятся костыли, чтобы подняться на ноги. Еще один такой удар, и она будет мочиться кровью.

— Вы не поедете на мотоцикле ни в бар, ни в аптеку за лекарством для своей безумной головы. О, я все о вас знаю, Виктория МакКуин, мисс врушка-врушка, погремушка. Знаю, какая вы позорная пьяница и негодная мать, знаю, что вас держали в сумасшедшем доме. Я знаю, у вас есть внебрачный сын, что, конечно, вполне обычно для таких шлюх, как вы. Подумать только, мы живем в мире, где таким, как вы, разрешается иметь детей. Ну нет! Теперь ваш мальчик со мной. Вы своей ложью украли у меня моих детей, и теперь я заберу у вас вашего сына.

Внутренности у Вик завязались узлом. Ей стало так плохо, словно ее снова ударили. Она боялась, что ее вырвет прямо в шлем. Правая рука у нее плотно прижималась к боку, к тошнотному пучку в животе. Пальцы проследили контуры чего-то в кармане куртки. Чего-то вроде серпа или полумесяца.

Мэнкс склонился над ней. Когда он снова заговорил, голос у него был мягким и нежным:

— Ваш сын у меня, и вы никогда не получите его обратно. Я не ожидаю, что вы поверите этому, Виктория, но со мной ему будет лучше. Я принесу ему больше счастья, чем когда-либо смогли бы вы. В Стране Рождества, обещаю вам, он никогда больше не будет несчастным. Если бы вы хоть немного были способны на благодарность, вы бы меня благодарили. — Он ткнул ее молотком и наклонился ближе. — Ну же, Виктория. Скажите мне. Скажите спасибо.

Она просунула правую руку в карман. Пальцы сомкнулись вокруг ключа с очертаниями ножа. Большой палец чувствовал выступы штамповки слова «ТРИУМФ».

«Сейчас. Сейчас самое время. Уделай его», — сказал ей отец.

Лу поцеловал ее в висок, мягко погладил ее губами.

Вик толчком поднялась на ноги. Спину у нее свело судорогой, болезненно стянуло мышцы, из-за чего она едва не пошатнулась, но не позволила себе даже зарычать от боли.

Она увидела его смазанные очертания. Он был так высок, что это напоминало ей о кривых зеркалах: с тонкими как жерди ногами и руками, продолжавшимися вечно. У него были большие, остановившиеся, уставившиеся глаза, и во второй раз в пределах одной минуты она подумала о рыбе. Он был похож на чучело рыбы. Все его верхние зубы вонзались в нижнюю губу, придавая ему выражение комического, невежественного недоумения. Непонятно было, почему вся ее жизнь стала каруселью несчастий, пьянства, невыполненных обещаний и одиночества, все время оборачивающейся вокруг одной-единственной встречи с этим человеком.