Мы переговариваемся, как ни в чем не бывало, а потом Ланселот вдруг ударяет по столу толстенной книгой, и от этого удара расходится такой импульс, что меня отбрасывает назад, и я больно ударяюсь об угол парты Гарета, а Гарет и вовсе слетает со стула. Ниветта закрывает уши руками, Моргана и Кэй вцепляются друг в друга, и только Гвиневра остается прямой и неподвижной.
— Вот, — говорит Ланселот. — Потому что это важно — вовремя использовать защитные заклинания. И потому что вы, маленькие ублюдки, достали меня.
— Простите, — говорю я, Ниветта фыркает. Ланселот закуривает сигарету, которую отобрал у меня, что, впрочем, скорее справедливо, потому что перед этим он дал мне ее. Я слышу щелчок зажигалки, отчетливый, в образовавшейся тишине. Ланселот с наслаждением затягивается и выпускает дым.
Ланселот курит красиво, в нем в такие моменты появляется что-то от мужчин из фильмов про пятидесятые, которые Ниветта иногда кругами гоняет на старом видеомагнитофоне в своей комнате. Некоторое время мы сидим молча, стараясь не мешать ему, а потом Гвиневра поднимает руку. Она говорит:
— Замечательно. Вас бы обязательно взяли на роль детектива из какого-нибудь прогнившего города. Но вы — учитель. Начнем занятие?
И совершенно неожиданно, вместо того, чтобы разозлиться, Ланселот смеется, весело и как-то изранено, как у него всегда и выходит.
— Конечно! — говорит он. С ним никогда не угадаешь, на что он может разозлиться, и я стараюсь не испытывать судьбу.
— Ладно, неудачники. Давайте по-честному. Случись вам сражаться с кем-нибудь посерьезнее э-э-э, друг друга, ваши мозги тут же окажутся размазаны по помещению. А знаете почему? Вы бесталанны. Ну, так бывает, когда люди тупые и ленивые.
Мы с Ниветтой переглядываемся, она высовывает кончик языка, потом склоняется ко мне и шепчет:
— Хорошо, что они у него за спиной. Надеюсь ему откусят голову.
— Вряд ли, — говорю я. — Не думаю, что это полезная еда для кого бы то ни было.
Включая монстров из воображения Ниветты.
В следующую секунду Ланселот резко щелкает пальцами, выплюнув едва слышный звук, и я чувствую, как мои губы будто стягивают невидимые нити, проходящие через плоть. На всякий случай, если я буду писать книгу, и мне нужно будет включить в контекст читателя, незнакомого с такого рода магией: это довольно больно. Ниветта жмурится от боли, но выглядит совершенно нормально. Ланселот считает, что магия должна быть как можно более незаметной. И как можно более болезненной. Он продолжает:
— Так вот, жалкие подобия настоящих волшебников. Вы худо-бедно научились справляться друг с другом в парах. Однако, если сюда придет Королева Опустошенных Земель, что крайне возможно…