— Ой, — сказал он, подавляя смешок. — Да. Глупый ход, ты был совершенно прав.

III

Такой нелепый ход; Римкин лежал на койке, сомкнув веки и раздвинув губы в ухмылке, пытался придумать ход лучше. Он не спал две ночи. В такое время… может, прошло всего несколько минут, но кажется, что час… Он сел.

Развернул к кровати машинку для чтения, перемотал «Трактат» к концу. Он перечитывал этот текст в тот день, когда скиммер выехал с Беллоны: Wovon man nicht sprechen kann…[37] Он оттолкнул машинку в сторону и сунул руку под майку. До утра скиммер никуда отсюда не уедет. Им следовало вернуться на базу сегодня вечером — доложить об открытии Ответственным Лицам. Однако университетские ученые (особенно с факультета антропологии) дорожили своей краткой свободой. Завтра они еще раз обследуют находку: сделают кое-какие замеры…

Римкин босиком вышел в холл. Наверное, и впрямь прошло всего несколько минут: под тремя дверьми горела полоска света от машинок для чтения. Где тут чья комната? Он знал, конечно, но порой ему казалось, что определить это невозможно.

Он спустился к шлюзу, надел скафандр на нижнее белье. Без верхней одежды кольца на локтях и коленях ощущались непривычно. Он шагнул в шлюз.

Звезды лучились резким льдистым светом. На песке лежали огромные лужи чернил. Холодно, снаружи холодно. Еле слышно жужжал крохотный моторчик в районе подбородка, гоняющий силикон между двойным лицевым стеклом, чтобы не заиндевел. Римкин сделал шаг. Еще один. Пустыня засасывала его башмаки.

Другие… Дело было даже не в том, что они ему неприятны. Они просто оставляли его в бесконечном недоумении. Дюны и тени приняли его. Он шел и глядел вверх. Одна яркая звезда… двигалась. Если стоять неподвижно, это было видно отчетливо. Фобос? Деймос? Он знал, что это одна из двух крохотных марсианских лун. Но хоть убей, Римкин не помнил, Страх или Ужас бежит по застывшей россыпи самоцветов в марсианской ночи.

Впереди лежали развалины.

Он попытался заглушить тревогу, корчившуюся на периферии сознания. В человеческом теле постоянно происходит более семисот пятидесяти жизненно важных ферментных реакций. Если хоть одна из них остановится на две-три минуты, человек умрет. Итак, чтобы локализовать страх, свободно гулявший в его мозгу, Римкин тревожился, что одна из семисот пятидесяти с лишним сложных реакций внезапно остановится, пока не затерял предмет своего страха среди дюн. А сам страх свободно парил над ним, осязаемый, как тонкие колонны и резной архитрав.

Он поглядел в лица, почти невидимые во мраке. Лишь мерцание звезд отражалось в глазах, отчего они казались серыми; глаза эти смотрели на него. Римкин порылся в рюкзаке, ища фонарь. Нашел не скоро — дважды забывал, что ищет, — и покрутил насадку, чтобы превратить лазерный луч в обычный.