— Нету больше Ветериха, и каждый, кто скажет, что он Ветерих, будет обманщиком и самозванцем! А я — Хильдифонс! Фонси! Хоньша, по-северному! Понимаете?! Я не герой и не убийца, я люблю копать норы, и рассказывать смешные сказки, и петь песни, и вкусно есть! А больше всего на свете я люблю вон ту девушку, Лилию! Поняли?! А хоббитам вашим передайте, чтобы они не искали больше Ветериха, а управлялись бы сами, как и раньше. И никого не спрашивали!

Послышался топот, и между Фонси и риворами неожиданно вырос Заливай. Могучий ку-шет ощетинился и зарычал на риворов.

— Всё хорошо, Заливай, — Фонси потрепал пса по холке, успокаивая. — Это свои. Свои.

— Ветайриха боятся собаки, — кивнул Амаев внук, — это Хильдейфонс.

— Дай я тебя обниму, Хильдейфонс! — воскликнул Хунрай, бросая наземь копьё.

— А что тут произошло? — спросил другой незнакомый ривор, указывая в сторону обрыва. — Тут же раньше большая глыба лежала.

— Я под неё подкоп сделал, — сказал Фонси, освобождаясь от объятий Хунрая и Хизмая, которые всё ещё хлопали его по плечам, — и она упала.

— А предупредить эльфов в Ривенделле? — спросил Торизмуш. — Ты ведь собирался...

— Уже не надо, — вздохнул Фонси, — уже незачем.

— Землекоп... — уважительно покивал головой внук Амая.Землекоп, — согласился с ним Хунрай.

— Меня всё ещё примут как гостя в Кинейсмиле? — спросил Фонси. — Даже если со мной не будет Ветера?

— Ты, Хильдейфонс, всегда желанный гость в Кинейсмиле, — сказал Торизмуш.

— И в Сарнисмиле тоже, — добавил незнакомый ривор.

— Тогда вы идите, — сказал Фонси, указывая туда, где Гуго помогал Гэндальфу закинуть чересседельные сумки на спину серого пони, а Белладонна снимала тетиву с лука, — а мне нужно ещё кое с кем поговорить.

Хоббит развернулся и быстрыми шагами направился туда, где стояла, беспокойно смотря на него, Лилия. В голове стучала кровь — не то от беседы с риворами, не то от снявшего усталость эльфийского мёда.

Фонси остановился напротив Лилии, и на этот раз она встретила его взгляд прямо, сверкнула сталью — в этом освещении её глаза казались почти серыми.

— Ты тоже думаешь, что я — не я, а кто-то другой? — спросил Фонси. — Кто-то чужой и страшный? Меня все, стоило мне уехать из Тукборо, постоянно принимают за кого-то другого, и вот теперь ты?

— Я не принимаю тебя за кого-то другого, — спокойно ответила Лилия, — я знаю, что ты кто-то другой. Надеюсь, что не чужой, но страшный.