— Что ж, зато теперь понятно, отчего здесь нечем дышать, — пробормотал антиванец больше для себя, вползая вслед за Броской на уже проверенную плиту. Ничем более не удерживаемая зеркальная пластина над провалом встала на место с хрустящим стуком. — Спасибо, друг гном.

— Да чевой там, — Броска поднялся, балансируя вытянутыми в стороны руками, в опасении ненароком шагнуть куда-нибудь еще и с силой потер ушибленный затылок. — Эт хорошо, что ты тудой свалился, а не я. Тебе б меня было не вытащить.

— Как у вас там? — донесся до них голос Кусланда. За то время, что потратил Броска на помощь бывшему ассасину, Айан успел забраться на три плиты внутри комнаты. Дальше дорогу он не помнил и оттого оставался на месте, с облегчением видя, что его помощь не понадобилась.

— У нас тут порядок, — Броска посторонился, давая подняться Зеврану. — Стой, где стоишь.

— В самом деле, мой Страж, — антиванец поморщился, оглядывая оставшийся им путь. — Не ходи сюда. Мой спаситель немного неповоротлив, но ты в своих доспехах еще неповоротливее его. И возвращаться не нужно. Просто стой!

Кусланд опустил уже было занесенную над полом ногу и замер. Зевран и Фарен вновь двинулись вперед, уворачиваясь от приходивших в движение стен, падающих с потолка дробящих каменных и алмазных штырей и балок, высматривая на пути острейшие зеркальные ловушки и стремительно перепрыгивая через открывающиеся в полу провалы. Не останавливаясь и почти не прерываясь, они словно исполняли какой-то особый танец — повторить который решился бы далеко не каждый. И далеко не каждый из решившихся дожил бы до его конца. Стоило признать — без особого вреда для себя пройти комнату Каридина мог бы лишь ловкач, обладавший бы эльфийской гибкостью и силой гнома. Любой прочий едва ли мог бы расчитывать на счастливый исход.

Наконец, совершив последний прыжок, Зевран мягко приземлился на плотную плиту — не зеркальную, а гранитную. Мигом позже рядом с ним тяжело упал Броска. Оба — и гном, и эльф гляделись так, будто множество раз за короткий промежуток времени попеременно получали то помилование, то смертный приговор, стоя уже на эшафоте. Но дело было почти сделано.

— Давай, друг мой, — Зевран мотнул подбородком в сторону одного из рычагов, рукояти которых, как теперь уже было видно, и в самом деле неизвестный — хотя, быть может, и известный, мастер сделал в форме глаз. — Закончим это дело.

Он и с трудом поднявшийся Броска, рубаха на котором была пропитана кровью и располосована в двух местах, когда хартиец неверно расчитал направленность взмаха появившегося словно изнеоткуда зеркального лезвия, встали каждый у своего рычага. По знаку Зеврана оба глаза одновременно были опущены вниз.