Пузыри появлялись из отсасывающей трубки, введённой в его рот.
Блип… блип… блип… – эти звуки раздавались из монитора кардиографа, следящего за его сердцем.
Стон и последний вздох, слава Богу, издал кто-то другой.
"…какой стыд…"
Вдох, выдох.
"…такой крепкий с виду мужчина…"
Вдох, выдох…
"…что с ним случилось…" гудение кондиционера, перекрывающее шум города вокруг храп, кашель, рыгание, шум пылесоса резиновые подмётки и тележка на колёсиках, громыхающая по коридору чей звук теряется за краанг-авангавангаванг! ночного горшка, ударяющегося об пол настойчивый звонок медицинской тревоги.
Первое, что он увидел, открыв глаза – это вазу с бледно-жёлтыми нарциссами огромные жёлтые трубы с елизаветинскими брыжами которые превращаются в пурпурные тюльпаны, когда он моргает.
По соседству со стеклянной стеной его палаты стояла установка интенсивной терапии у которой медицинские сёстры-азиатки в ослепительно-белых халатах колдовали над измерительными приборами, приспособлениями и устройствами сложных медицинских установок в то время как медики в шапочках и мятых зелёных одеждах суетились, размахивая стетоскопами, в палате напротив.
Покрывало было обёрнуто вокруг кровати, врач делал кому-то укол в сердце затем другой заставил пациента дёрнуться, приложив к нему электроды дефибриллятора.
Он подумал о садах, мимо которых он прошёл в своей жизни и ни разу не остановился, чтобы полюбоваться ими.
IV мешка над головой, окружённые шторкой из стержней и тягами другая комната – отдельная – в которой зелёные линии отображают волны его мозга мягкий, приглушённый свет, расплывчатые человеческие фигуры в карнавальных масках"…контузия…" "…задет череп…" "…где они нашли его…" "…ранен в чайном домике, здесь, на Пике…" "…на дюйм левее…" "…вошла бы в мозг…" Спокойной ночи, леди.
– Доброе утро, Рип Ван Винкль. Как вы себя чувствуете?
– Как Шалтай-Болтай после падения.
– Болит голова?
– Просто раскалывается.
– Этого следовало ожидать. Шрам у вас на лбу будет подходить к такому же на вашей челюсти.
– Где я?
– Покфулам-роуд. Госпиталь королевы Марии.