– Это звери командуют, Леха! – сказал Павлов в полный голос. – По телику правду показали. Они всех нас убьют к едрене матери. Звери они!

– Триста двадцать второй! Прекратить неуставной радиообмен! – загремел Щерба. – Триста двадцать первый! Ты мне за выполнение приказа головой отвечаешь. Как понял?

Григорьев понял. Он видел вчерашнюю странную передачу по телевизору – чем еще заниматься в военном городке после дежурства, как не пялиться в ящик. Правда, вчера он крупно принял на грудь, оправдывая это грядущим днем рождения, и смысл увиденного исчез из его памяти почти на сутки вплоть до теперешнего возгласа Павлова. Но теперь он внезапно все вспомнил. Раздолбать вакуумными бомбами мирный городок могли только звери. Но он, Григорьев, неудачник и пьяница, нищий летчик на вылете из славной Российской Армии, в их число не входит. Звери – они, не он!

– Как понял, триста двадцать первый? – рычал в уши Щерба.

– Понял вас! – четко ответил Григорьев. Он уже принял решение и сейчас тайно усмехался. – Двести одиннадцатый! У меня отказ системы. Вынужден вернуться на базу.

– Триста двадцать первый! На нарах сгниешь. Выполняй задание!

– Отказ системы, – скучно повторил Григорьев. – Возвращаюсь на базу.

В эфире на некоторое время установилась пауза. Затем голос Щербы, спокойный и холодный, произнес:

– Звену внимание! Невыполнение задания приравнено к измене Родине. Имею полномочия уничтожать предателей без суда и следствия. Любое отклонение от курса запрещаю.

– Па-ш-шел ты! – с отвращением ответил Павлов. – Мужики! Уходим на базу! Делай, как я! Триста двадцать первый! Деха! У меня тоже полный отказ! Я ухожу, командир!

«Сушка» Павлова выпала из строя, начиная разворот на обратный курс, и тогда Григорьев увидел слева внизу короткий сполох стартовавшей ракеты «воздух-воздух» и почти сразу – ослепительную вспышку попадания.

– Женя! – страшно закричал он.. – Двести одиннад… Ты что, сука, делаешь!!

То, что случилось дальше, происходило уже помимо разума Григорьева. Работали только рефлексы и ненависть. Одним движением он сбросил шлем и рванул на себя штурвал, посылая машину в вертикальную петлю. От навалившейся чугунной тяжести захрустели позвонки, красный туман заклубился в глазах, но тут же исчез вместе с остатками гравитации. Еще через секунду самолет вновь вышел на горизонтальную траекторию, возвращая Григорьеву ощущение верха и низа. В прицеле маячила электронная тень «МиГа» Щербы. Плавным, точным движением, как его учили в далекой юности на тренажерах в летном училище, как на показательных стрельбах, Григорьев совместил прицельную рамку с мишенью, без колебаний нажал кнопку пуска и тут же увел машину круто влево. Вспышка белого огня догнала его на последней трети траектории разворота. Грохота взрыва он не услышал.