– Многие хотели бы, чтобы для них всё было кончено, – сказал Старик и обернулся. Затем сделал широкий жест рукой, приглашая меня сесть. – Но часто с удивлением обнаруживают, что для них всё только начинается.

– Вы обо мне и Вербе? – Я сел напротив.

– Нет, – сказал он и взял со стола кружку, – я о вашем сыне. Может быть, тебе показалось, что ты очень удачно выкрутился из всей этой истории, сохранив свою женщину в обмен на предназначение Гадалки. Но, поверь мне, если ты думал после этого отрастить себе пивное брюшко и привыкнуть к тихой жизни рядового домоседа, то ты просчитался.

– Я не ищу лёгких путей, – ответил я.

– Это я заметил, – довольно сказал Старик.

Какое-то время мы молчали, отпивая каждый из своей кружки и глядя в окно на метель. Пурга была завораживающим зрелищем.

– Я хотел спросить у вас, – сказал я и посмотрел Старику в глаза, – зачем вы убили Ганса Брейгеля?

Старик усмехнулся. Затем сделал ещё один глоток.

– Зачем?.. Сейчас это так трудно объяснить… Можно сказать, что я был молодым и глупым. Я многого не знал тогда. И не понимал, на что я могу повлиять, а на что не могу. Дело в том, что война всегда особенным образом преломляется в сознании того, кто через неё проходит. Короче говоря… я думал, что делаю правильное дело. – Старик задумчиво посмотрел в кружку, затем в окно на метель и продолжил: – У меня есть оправдание – куда более серьёзные умы, чем я, не могли понять своего места в мироздании. Мы в прошлый раз говорили о Гитлере… Он понял, что его судьба – быть примером, понял, что ничто и никто, кроме него самого, не в силах его убить… но он всё трактовал неверно. Гордость, примитивные людские инстинкты, умственная лень… слишком поздно фюрер сообразил, каким именно примером ему суждено стать.

– А вы?

– Что я?

– Вы поняли?..

Старик как-то уклончиво махнул рукой:

– Не надо было корректорам делать этих жетонов. В этом я и сейчас уверен. И, знаешь, это чуть ли не единственное, в чём я по-настоящему уверен.

– А зачем вы нарисовали эти картины? Ну те, со звёздами?

– Ммм… это объяснить ещё сложнее. Когда ты пытаешься спрятаться и сделать так, чтобы о тебе забыли, убедись, что в мире не осталось сведений, которые известны тебе одному. Поделись всем, что есть в твоей голове, выбрось это в эфир – и бесконечная возня вокруг бесконечных мнимых проблем продолжится без тебя. Ты уже не будешь никому нужен.

Я посмотрел на часы:

– Мне пора.

– Ты не допьёшь глинтвейн?

– В другой раз.